Кровь Пламенных

Ллавен склонился в приветствии и мертвым голосом произнес все слова, которые положено произносить чужаку, приветствуя эльфа королевского рода. На него навалился страх. Если магистр рассказал своему брату правду… То он пришел, чтобы убить своего сына.

Опальный эльф медленно выпрямился. Лицо его отца ничего не выражало. Какое-то время на террасе царила тишина. Ллавен смотрел в лицо отца, не отрываясь, пытаясь прочесть в знакомых до боли глазах свой приговор.

Хаэтеллио медленно спрятал руки в рукава хьяллэ и бесстрастно сказал:

— Вижу, ты в добром здравии. Линдереллио все-таки хорошо с тобой обращается.

Ллавен молча кивнул.

— Все еще носишь медальон матери?

Он невольно накрыл цветок рукой и опустил взгляд. Неожиданно на его голову легла узкая ладонь.

— Мне жаль, — сказал Хаэтеллио, и в его голосе прозвучала глухая тоска. — Желаю тебе найти свое место среди людей.

Юный изгнанник поднял голову и посмотрел в глаза отцу. А затем сказал:

— Кажется, я уже его нашел. Принц Райтон берет меня в свою личную гвардию после выпуска из Алого замка.

Тот убрал руку и сказал:

— Что ж, тогда будь верен своему пути.

Затем достал портальный порошок и ушел. Ллавен встал на то место, где только что стоял его отец. Молча опустился на пол террасы, обхватил руками колени и снова устремил взгляд в лес. В голове билась одна мысль: “Лаэ не сказал ему, или… он все-таки не решился убить свое дитя?”

Глава 3. Возвращение в Джубиран

После ночных приключений Райга спала плохо. Прикосновение к артефакту взбудоражило ее источник, и она то и дело просыпалась от скачков Пламени внутри. За завтраком девушка клевала носом. Ровно до того момента, когда в столовую гостевого дома вошла Меллириссиэль. За ней тенью следовал магистр Лин. Пришлось подниматься и приветствовать высокую гостью. Эльфы сели за стол, Эриниэль тут же подала чай и притащила целый поднос эльфийских десертов. Мать Пламенных благодарно кивнула и жестом отпустила служанку.

Магистр Лин все это время сверлил Райгу задумчивым взглядом, от которого на душе у нее становилось тревожно. Как только дверь за Эрин закрылась, Меллириссиэль мягко одернула своего сына:

— Линде, ты пугаешь ее.

Тот покосился на мать аметистовым глазом и сказал:

— Ну, лезть ночью на башню с тремя шестидесятилетними оболтусами она не боялась.