Когда наступает ночь

Мама, наверное, разглядывала новую картину в своей студии, а папа работал над какой-нибудь скульптурой в подвале. Полное отсутствие интереса к моей персоне вызвало стойкое ощущение дежавю из детства и юности. Мы никогда не были нормальной семьей. Никто не провожал меня, когда я уходила, никто не требовал вернуться домой к ужину. Никаких вопросов, куда я собралась. Так было всегда.

Мне пришлось два раза дернуть дверь желтого «жука», прежде чем она с тихим скрипом отворилась. Забравшись в машину, я почувствовала знакомый запах старой кожи, вялых цветов, дынной жевательной резинки и типографской краски. Я глубоко вдохнула и со щемящим сердцем огляделась. Гора упаковок от «Хуба-Бубы» на пассажирском сиденье, сзади огромная стопка книг, в держателе на приборной панели высохшая алая роза – все было точно таким же, как я оставила четыре года назад. К ним никто не прикасался.

Воспоминания заполонили разум, и я прикрыла глаза. Неуверенный первый поцелуй после ливня в конце лета. Как мы подпевали любимым песням, которые я специально переписала на кассету, чтобы слушать на древнем проигрывателе. Секс на тесном заднем сиденье – много ругательств и синяков. Пузыри из жвачки. Слезы в ту ночь, когда я убежала с выпускного и полностью изменила свою жизнь… Стоп!

Боль тут же вернулась ко мне звонкой пощечиной.

Я распахнула глаза и быстро промокнула ладонью предательски влажные ресницы. Дрожащими пальцами я порылась в куче пустых упаковок на пассажирском кресле и нашла одну запакованную жвачку. Едва я засунула в рот ядовито-розовую резинку и почувствовала вкус дыни, как мне стало гораздо легче.

Большинство воспоминаний об этой машине были хорошими. Нужно сосредоточиться на них, а остальные зарыть поглубже. Как я и делала последние четыре года. Но, взглянув на высохшую розу, я не решилась выкинуть ее из окна. Это было равносильно уничтожению куска души.

Я быстро перевела глаза на зеркало, проверила тушь и лопнула пузырь из жвачки. На кончике носа осталась «Хуба-Буба», и я непроизвольно засмеялась. Я оттерла жвачку от загорелой кожи, завела мотор – получилось не с первой попытки – и поехала.

Поездка по Сент-Эндрюсу спустя четыре года напоминала просмотр любимого фильма. Все было знакомым, я ориентировалась с закрытыми глазами, но все же за четыре года разлуки я словно смотрела на город с другой стороны.

Вот кафе «Ламберджек», где я раньше завтракала. В паре зданий от него – магазин и кофейня «Уэйл Стор», которые уже несколько лет принадлежали моим друзьям Дебби и Эду. Вон там взмывал в небо серый бетонный корпус, моя школа – по праву самое уродливое здание Сент-Эндрюса. Никакого сравнения с жизнерадостными красочными фасадами домов на Уотер-стрит и пирсом со скользящими туда-сюда катерами, где всегда было полно туристов.

Все почему-то казалось меньше, чем раньше, город словно скукожился. Или это я выросла?

Позднеиюньское солнце било в лобовое, и я опустила боковое стекло. Кондиционер? Нет, не слышали.

В ушах стоял рев мотора вперемешку с шумом моря, колыханием канадских флагов на ветру, отрывками разговоров и криков чаек. Звук моей родины. Еще никогда это не звучало столь прекрасно, и никогда еще на сердце не было так тяжело.

Надо признать, я скучала по этому месту. За последние четыре года я приезжала домой всего три раза и всегда коротко, на Рождество или День благодарения. Летать из Европы было дорого, и? честно говоря, я старалась держаться отсюда подальше. Это было проще, чем взглянуть в глаза своим демонам, точнее друзьям.

При этой мысли у меня сжалось сердце, и я надавила на газ.

Бабуля Жу-Жу сидела в плетеном кресле на выкрашенной в белый цвет веранде нежно-розового дома и подмигнула мне, когда я припарковала «Вавочку» у обочины. Я поднялась по лестнице, и каждый шаг был столь знакомым, что я бы нашла дорогу с закрытыми глазами. Бабуля просияла.

Ее сломанная нога покоилась на низкой табуретке перед креслом, а подойдя ближе я увидела, что гипс был весь изрисован картинками и пожеланиями выздоровления от соседских детей. Узнав о ее травме, я тут же купила билеты на самолет домой. Я только что закончила учебу, так что теперь могла посвятить все свое время бабуле. Возможно, мне удастся успокоить совесть, потому что в последние годы я появлялась тут слишком редко.

– Лив! – воскликнула бабушка и попыталась подняться.

Я наклонилась и чмокнула ее морщинистую загорелую щеку, а потом на секунду положила подбородок на длинные серебристые волосы. Я глубоко вдохнула аромат хозяйственного мыла, свежего сена и пчелиного воска.

– Не вставай, Бабуля Жу-Жу!

Я всегда так называла бабушку, потому что в детстве не могла выговорить ее имя – Линда. И поскольку она была бабушкой с пчелами, с моей подачи она превратилась в Бабулю Жу-Жу. Некоторые из ее маленьких желто-черных друзей с тихим жужжанием кружили вокруг графина с домашним лимонадом, который стоял на столике рядом с креслом. В графине плавали дольки лимона и апельсина.