Девушки здесь все такие милые

Я готова была перейти в наступление, еще один вопрос – и я выскажу ему все, что думаю. Но, к моему удивлению, он сложил свои аккуратные руки и поблагодарил за уделенное время.

– Ах да, вот еще что, – сказал он, когда я поднялась на трясущиеся ноги. – Судя по истории поиска на ноутбуке Флоры, она недавно искала в интернете ответ на вопрос, как определить, что тебя изнасиловали.

Я пялюсь на собственные мыски. На ногах у меня угги Салли, и они мне велики. Именно за это уцепился мой мозг вместо слова, которое выплюнул Фелти. «Изнасиловали». Не так все было! Я так старательно себе это внушала, что и впрямь поверила.

Я подняла глаза на Фелти:

– Мне на этот счет ничего неизвестно. Хоть мы и жили вместе, но честно говоря, не были особо близки.

После Дня благодарения нам разрешили вернуться в Баттс-С. Президент Бамс разослал всем по электронной почте длиннющее письмо о том, по каким признакам можно заподозрить, что человек нуждается в помощи, и куда в таком случае обращаться. Некоторые девушки просили переселить их в другое общежитие, но в кампусе не было свободных мест. Другое жилье нашлось только для меня – однушка в Баттс-А, которая оказалась свободна лишь потому, что кто-то недавно отчислился. Я без большого энтузиазма перетащила туда свои пожитки, упакованные в картонные коробки, которыми я разжилась в нашем кафетерии. Большую часть одежды я выбросила – мне казалось, что все пропахло Флориной кровью. Про меня говорили – мол, «повезло». Девчонки жаловались, что в злополучной общаге не могут ни спать, ни учиться, ни вообще хоть на чем-нибудь сосредоточиться. Кто-то окрестил ее Гробовщагой, и кличка приклеилась.

Наша комната стояла на замке, и никто не знал, что с ней будет. Пол, видимо, придется менять, стены и потолок красить, да, наверное, не в один слой. Все ради того, чтобы уничтожить следы девушки, которая там жила и умерла.

Журналисты разворошили кучу подробностей, и те кружили в воздухе, как листья на ветру. Чего мы только ни читали в интернете! Флора и Кевин: школьная любовь не пережила разлуки. Флорина мать безмолвствовала, отец рвал и метал. Школьные друзья рассказывали, что в последнее время Флора ни с кем из них почти не общалась. Младшая сестра утверждала, что Флора показалась ей подавленной, когда они в последний раз созванивались. История девушки, которая под улыбкой скрывала крах всего, во что верила.

Кевин стал козлом отпущения. Его все считали убийцей. В Дартмут он так и не вернулся. Журналисты не дали бы ему покоя. В комментариях к статьям, выходившим в интернете, ему угрожали смертью. «Сдохни, сволочь! Убей себя! Если у самого кишка тонка, я тебе помогу. Мир станет чище!» Хуже всего был наш собственный ДАП, появившийся через два года после Флориной смерти. Посвященная Флоре ветка быстро превратилась в шабаш, от Кевина там было не продохнуть. «КМ должен заплатить за то, что сделал!»

В тот вечер он был пьян. Большинство считало, что он приехал в Уэслиан, чтобы порвать с Флорой, и на вечеринке это было сделать удобнее всего, с подушкой безопасности в виде алкоголя. Но все пошло наперекосяк. Они поругались – их ссора, произошедшая у всех на глазах, в пересказах очевидцев быстро переросла в грандиозный скандал. Якобы Кевин стал прямо на танцполе распускать руки, так что другим парням даже пришлось вступиться за Флору и прогнать его. Флора в смятении убежала. На ее мольбы Кевин не откликался, а только слал все более и более безжалостные сообщения, пока наконец не сказал прямо: наложи на себя руки.

А что она? Она просто послушалась. Последовала его совету. Она же всегда стремилась всем угодить.

Флора вскрыла вены не бритвой и даже не ножом. По всей видимости, она пустила в ход осколок разбитой кружки, остальные куски которой позже нашли у стока в одной из душевых. События того вечера разыгрывались в моей голове, словно фильм ужасов. Вот Флора бредет в душ в своем пушистом халате, с красными глазами и пепельными от остатков тоналки щеками. Пускает воду и швыряет об пол кружку, принесенную в кармане. Подбирает самый большой осколок – самый острый, самый опасный – и уходит.

Клара столкнулась с Флорой в коридоре, когда та шла в душ. Уверяла, что они даже глазами встретились. Но не обратила внимания на ее состояние, потому что сама была с парнем. Разминувшись с Флорой, она приложила палец к губам и хихикнула, и Флора сделала то же самое. «Наша маленькая тайна».

Позже, забежав в душ, Клара увидела осколки. Видимо, парень, которого она привела, был согласен ей отлизать, только если она помоется, поэтому она наскоро растерлась мочалкой и, обернувшись полотенцем, поспешила назад в комнату. Никакого значения разбитой кружке она не придала. Ну, кокнул кто-то по нечаянности. Может, собирался на вечеринку и прихватил в душ водку. Все мы это проделывали.

Больше всего меня удивило, что Флора оставила такой беспорядок. Она всегда была патологически аккуратна – единственная из всех нас периодически являлась с мусорным мешком в комнату отдыха и собирала пакеты из-под чипсов, бумажные тарелки и липкие одноразовые стаканчики.

Но она села на кровать, сжимая в пальцах обломок кружки. В последний раз перечитала сообщение от Кевина – от меня, – чтобы убедиться, что оно существует, что оно ей не почудилось, что он действительно настолько жесток – парень, которого она любила целых четыре года. Что мир обернулся против нее.

Сперва она взрезала левую руку. Начала c запястья, где тоненькими ручейками струились под полупрозрачной кожей голубые вены. Острым краем проткнула кожу – получилась дырочка. Она могла на этом остановиться, зажать кровяную точку туалетной бумагой. Ранка бы заросла, и никто бы ничего не узнал. Это осталось бы ее мрачной тайной, которую она носила бы в себе всю оставшуюся жизнь.

Но она на этом не остановилась.

Большинство тех, кто режет вены, не погибают. Я потом много читала об этом в интернете – устроенная Флорой кровавая баня не отпускала меня. Большинство просто не добирается до обеих артерий. У большинства не хватает ни ловкости, ни уверенности резать так глубоко. Большинство вовремя обнаруживают, и они, придя в себя в больничной палате с перебинтованными запястьями, видят над собой суровое лицо медсестры. До большинства внезапно доходит: им есть, ради чего жить.

Она наверняка охнула от боли. Но даже закричи она во все горло, никто бы ее не услышал. Все либо спали, либо тусили. Лаборантка Дон, вечная сова, строчила эссе, заткнув уши Куртом Кобейном, Клара трахалась под хеви-метал. Может, Клара что и услышала – всхлип, отголосок крика, – но музыка грохотала, а оргазм имеет обыкновение вымывать из головы все, чего ты не желаешь слышать. Уж мне ли не знать?