Девушки здесь все такие милые

22
18
20
22
24
26
28
30

«А может, ты беременна?» – откликается она. У Билли на все один ответ. Если у меня болит голова, я беременна. Если, допив один бокал, я не тянусь сию же секунду к бутылке, я беременна. Если я не хочу в суши-бар, я беременна.

«Ни в одном глазу», – набираю я.

«Эх ты», – досадует Билли. Забавно: она ждет не дождется, когда я забеременею, а сама только и жалуется, что дети превратили ее жизнь в сущий кошмар. Она думает, что мы с Адрианом вовсю пытаемся зачать. Хоть Билли и позиционирует себя как человека широких взглядов, мой поступок она бы осудила. Торжественно объявив, что наконец готова стать матерью, я смыла в унитаз оральные контрацептивы, а на следующий день пошла в аптеку, купила новую упаковку и спрятала ее в сумочку. Это было шесть месяцев назад. Знаю, меня должна мучить совесть, но она мучила бы меня куда больше, если бы я и впрямь на такое подрядилась. Есть женщины, которые просто не созданы для материнства.

Я смотрю на телефон. Месячные должны были начаться вчера, но они могут и припоздниться на день-другой – обычное дело. Я пью таблетку в одно и то же время каждый вечер, исправно, без пропусков, так же, как делала каждый день с тех пор, как мне стукнуло шестнадцать.

Звякает колокольчик – входящее СМС-сообщение. Это не мой телефон – звук доносится из соседней кабинки. Я не обращаю на него внимания. Но тут за перегородкой раздается звонок.

Точнее, не звонок. Песня.

Первые аккорды «I Don’t Want to Miss a Thing».

Я цепенею, кожа стягивается, словно бетон. Флора, которая с извиняющейся гримасой хватается за телефон. «Прости, это опять Кевин». Но это невозможно. Никакой Кевин ей звонить не может.

– Флора? – выговариваю я почти шепотом. Обуви под дверью не видно. И ответа мне нет.

Звонок обрывается, я распахиваю дверь своей кабинки и делаю шаг к соседней. Мыском толкаю дверь. Телефон аккуратненько лежит на держателе для туалетной бумаги.

И пусть бы себе лежал. Но это серебристая раскладушка. Раскладушками давно уже никто не пользуется. Я беру его в руки и открываю – именно этого она и добивалась.

Потому что картинка на экране предназначена для моих глаз.

Я захлопываю телефон и выскакиваю из кабинки, рву дверь туалета, выбегаю в коридор. Очутившись во дворе, я не пытаюсь затеряться в толпе. Я бегу в Никс. Нужно выяснить, на месте ли Салли. Нужно рассказать ей, что я видела.

Я уже собираюсь распахнуть дверь нашего блока, но тут слышу голос. Я вхожу на цыпочках – так же, как прокрадывалась мимо спящей Флоры, когда мы с Салли в три часа ночи заваливались в общагу с очередной вечеринки. Внутренняя дверь в комнату Салли закрыта, но грубый хохоток заставляет меня подпрыгнуть – это ржет Салли. Она с кем-то разговаривает. Затаив дыхание, я приникаю ухом к двери.

– Да она понятия не имеет! – произносит Салли. Другого голоса не слышно – видимо, она говорит по телефону. – Ей и в голову не придет, что мы с тобой… Уж я-то ее знаю.

«Она понятия не имеет. Уж я-то ее знаю». Есть только один человек, о котором она может так говорить.

Я.

Мой чемодан валяется на кровати – там, где я его оставила. Я могу его взять и уехать. Страх, от которого начинает ломить виски, твердит мне, что именно так и следует поступить – но я должна узнать, с кем Салли разговаривает, кто теперь входит в ее сакральное «мы».

Кто-то занял мое место, а я знаю, чего Салли требует от людей, которых до себя допускает.

Попятившись, я тихонько выдвигаюсь обратно в коридор. Выхожу из Никса – и сердце у меня почти останавливается: передо мной стоит Флора, на голове у нее такая же повязка, как она носила раньше. Словно специально меня поджидает.