Несущая смерть

22
18
20
22
24
26
28
30

Кенсай нахмурился и покачал головой.

– Но мое видение…

– То, что будет? – вздохнул Кин. – Возможно, в Палате Дыма и есть своего рода истина, которую еще надо отыскать. Думаю, те, кто проникал в далекое будущее и лицезрел конец всего, – все они оказались теми, кто сошел с ума в момент Пробуждения. Те, кого Инквизиция просто сварила бы в чанах, прежде чем смогли бы поведать об увиденном.

– Нет… невозможно…

– Вы слышали Ее, дядя. Точно. Синдзи мне уже рассказал. Когда открылись Врата ада, Ее песня зазвучала, отдаваясь эхом внутри любого, на ком был мехабак. Она и вам пела. И теперь ваши сны и видения исчезли. Остался только Ее голос.

В сердце Кенсая зародился ужас. Отразился в его глазах – и во взгляде Кина.

– Вы были рождены для лжи, дядя, – продолжал юноша с мольбой. – И вас нельзя винить за то, что вы верили. Но сейчас у вас есть шанс исправить ошибки Гильдии. Помогите мне.

– Помочь тебе? – прошептал Кенсай.

– Вы должны отремонтировать Землекрушитель и отправиться на юг, чтобы сразиться с ордой Йоми. Закрыть врата, угрожающие поглотить все семь островов с их обитателями.

Кенсай уставился на свою раскрытую ладонь, на штыковое крепление на запястье, потом перевел взгляд на отрубленную голову с незрячими глазами. Где-то в глубине черепа он ощутил беззвучный ритм, ползущий по тому самому месту, где раньше жили сны. И почувствовал, как коснулись кожи чьи-то холодные губы.

Он знал.

Каким-то образом знал всегда.

– Убирайся, – прошептал он.

– Дядя, помогите мне. И себе…

– Убирайся! – Кенсай вскочил с кровати, сорвав шелковые простыни, не обращая внимания на боль. Он рухнул на пол, пальцы скрючились, напомнив формой когти, лицо исказилось.

Кин смотрел на него с жалостью, и Кенсай закричал, завыл, превратившись в жалкое существо из слабой плоти и хрупких костей, страстно желая, чтобы его снова заключили в оболочку из прохладного металла. Непроницаемую. Невидимую. Желая скрыться за совершенством литой латуни чистой красоты, спрятав отвратительную плоть.

– Не смотри на меня так! – выл он.

– Простите, дядя, – пробормотал Кин. – Мне очень жаль.

Кенсай свернулся калачиком, дергаясь в такт удаляющимся шагам Кина, царапая когтями испятнанный красным ковер. Он не мог дышать и ничего не видел, пол под ногами рушился, позволяя ему проваливаться все ниже, в черноту, залитую кровью тысяч людей. В пасть, широко распахнутую, зазывающую. В утробу мира, рожающую чудовищ, глотающую хрупкие истины, на которых была создана его реальность, оставляя Кенсая наедине с вопросом, на который он не мог найти ответа.

– Кто я?