Ларс

22
18
20
22
24
26
28
30

Эса не поняла меня и моих поступков по поводу того, что надо свалить отсюда. Даже мнимое предсказание ее не убедило. Наверное, я должен разобраться в себе. Не знаю, правильно ли я поступаю, что не хочу участвовать в истории Руси. Если я попал в прошлое, то особенности «эффекта бабочки» уже тяжело осознавать. По сути, я-Ларс и есть та самая бабочка. В моем прошлом бабочку-Ларса убили и Гостомысл призвал Рюрика. Чтобы не допустить нарушения хода истории, нужно Ларса убрать с политической сцены еще не появившейся Руси. Если же я попал в альтернативный мир, в некую параллельную вселенную, то нет никакого смысла что-то менять в моей жизни, можно жить своей жизнью. Тогда мои телодвижения в части организации покушения на свою персону не нуждаются в реализации.

С другой стороны – а как я попал сюда? С помощью башни Теслы. На макете энергия из башни переместилась в сферу. В реальности, на готовом прототипе башни, энергия таким же образом переместилась в сферу. Можно предположить, что все это работало в рамках одной вселенной, а не параллельных. Верно? Думаю, что да. С помощью несложных умозаключений приходим к выводу о том, что я все же в своем прошлом, а не прошлом альтернативного мира моей Земли.

Отлично, с этим разобрались. Теперь по поводу своей судьбы. Зачем мне организовывать инсценировку своей смерти? Есть много положительного в том, чтобы я остался Ларсом, принял бы наследство Гостомысла. Что я смогу сделать в интересах российского государства? Во-первых, могу создать развитую по нынешним меркам промышленность. Это не большая проблема. Наладить технологические процессы выплавки чугуна и стали не так сложно, как кажется на первый взгляд. Да одна мартеновская печь может быть сделана моими силами в считанные дни. Во-вторых, могу задать направление развития дипломатии и науки, используя послезнание. Не в мелочах, конечно, но в целом – справлюсь. Военная политика – здесь я полный профан. Можно долго размышлять, что можно сделать инженеру-металлургу в древнерусском прошлом, но главным остается вопрос: «А нужно ли мне это все?». Ответ очевиден. Нет, конечно. Это огромный груз ответственности не только за своих возможных приближенных, но и за целую страну. И ради чего? Оставить след в истории? Кто из правителей российского государства считается великим? Иван Грозный? Петр Первый? Сталин? Да они же все были жесткими и волевыми людьми. И все они были личностями, которых обвиняли во всех смертных грехах. А оно мне надо!? Я не хочу занимать место Рюрика, я не способен сделать даже малую толику того, что сделал в свое время он. Это время жестоких людей с точки зрения современного человека. К примеру, смогу ли я убить всех жителей деревушки, если они восстанут против моей власти? Нет, конечно.

А если мерить высокими материями, то мой основной стимул к бегству это не сбежать к лучшей доле, а, прежде всего, не навредить истории России. Если Рюрика не призовут, то, как пойдет российская история? У меня нет ответа на этот вопрос, да и не хочу даже пытаться искать ответ. Вот я так красиво прикрыл свое трусливое бегство.

Да и кто сказал, что я смогу занять место Рюрика? Я ведь помню только то, что Гостомысл сделал князем Рюрика после смерти всех своих сыновей. А были ли эти смерти одномоментными – я не помню. Значит, есть вероятность того, что моя смерть еще впереди. И эта смерть будет не инсценировкой. Она вполне может быть реальной. Может такое быть? Есть вероятность? Конечно, есть. Причем очень может быть, что именно так и произойдет.

Решено. Инсценировке смерти – быть!

Что делать после? Брать Эсу в помощники и бежать до самой Византии. Там в цене изобретатели. А уж если не получится, то не стоит забывать, что Константинополь – это сейчас финансовая столица этого региона. Имея не плохие знания в области экономики и финансов, без куска хлеба точно не останусь. Итак, с этим тоже решено.

Дело осталось за малым. Нужно умереть. Фу, как не красиво звучит.

Глава 4

Хольмгард, весна 826 г. от рождества Христова.

Проведя анализ своих поступков и убедившись в правильности своих помыслов, я с чистой совестью направился на ужин к Гостомыслу. В доме отца уже собралось достаточно народа, человек двадцать. Наверное, праздник какой-то. Я сел возле дядюшки Радомысла. Сокол подошел чуть позднее меня и умостился по другую сторону от меня. Он то и дело пихал меня в бок, подначивая рассказать про моих ночных гостей женского пола. Вот же пиявка приставучая. Посмотрел бы я на поединок между Соколом и Исой. Сила против ловкости.

Сокол, не добившись от меня никакой реакции, переключился на разговор об оружии. Он считал мой выбор оружия глупостью. Как я понял, это давний спор между учителем и учеником. Ларс выбрал меч вместо хвалимого Соколом топора. И чем больше Сокол рассказывал про достоинства и недостатки этих видов оружия, тем больше я становился на сторону Сокола. Меч хорош против воинов с некачественной или вовсе отсутствующей броней, а топор, как колющее, а точнее пробивающее оружие, хорош против хорошей брони. В Византии люди могут позволить себе качественную броню, поэтому лучше «переменить» свои взгляды и согласится с Соколом, пусть учит бою на топоре. Сам он, если не хвастает, отличный боец на топорах.

Учитель по секрету рассказал, что завтра с утра выдвигаемся с посольством к вятичам. Радомысл уже все приготовил. Гостомысл указания раздал. В пути надо будет попросить сокола поднять мне уровень владения топором. Вернее, не поднять, а в принципе получить хотя бы какие-то знания в этом ремесле. А с учетом моего нулевого уровня владения оружием, Соколу придется пожалеть о том дне, когда все-таки смог меня «уломать» освоить варяжский топор. Бедный Сокол. Даже жаль его. Немножко.

Повернувшись к дяде, я попытался узнать подробности посольства к соседям, но ничего путного не разузнал. Он отмахивался от меня, как от назойливой мухи. Вредный старикан.

Довольно быстро насытившись вкусной и питательной едой, я начал присматриваться к гостям. За непродолжительное время я уже начал запоминать некоторых постоянных посетителей отцовского дома, его соратников. Не понятно было только некое странное положение двух женщин среднего возраста, которые помогали Руяне накладывать еду на стол. Можно было бы предположить, что они помощницы или служанки, но иногда они довольно откровенно приобнимали Гостомысла, причем без какой-либо ревности со стороны Руяны. И это было удивительным. Неужели она совсем без собственнических чувств? А может они наложницы? Да нет, не может быть.

Из любопытства я спросил у Сокола об этих женщинах. Тот сначала удивился вопросу, но потом, вспомнив, наверное, что я немного «того», с поехавшей памятью, рассказал кое-что, заставившее меня слегка «подзависнуть». Одна из них, та, которая постарше, оказалась первой женой Гостомысла, мать трех его погибших сыновей по имени Ньёруна. Она слегка нервная, с резкими движениями и колючим взглядом. А вторая, моложе, это третья жена – Софья, скромная и очень милая. Моя мать – вторая жена этого легендарного князя.

Это получается, что многоженство здесь разрешено. Поэтому моя мать нормально реагирует на их притязания в адрес отца. Вот же папаня, жеребец.

Ньёруна, заметив мой интерес в свой адрес, как-то поджалась вся и недовольно отвернулась. Она сидела возле Гостомысла. Женщина что-то сказала проходившей мимо нее девушке, помогавшей подносить еду и та стремглав сбежала. Вот что за невезенье, на пустом месте неприятности нахожу. Какая кошка пробежала между Ларсом и первой женой Гостомысла? Кстати, а как ее называть? Старшая мама? Жуть.

Постаравшись больше не разглядывать никого, я уткнулся в тарелку, разжевывая подвернувшийся под руку кусок мяса с пряностями. Но это меня не спасло. Меня потянули за рукав, привлекая к себе внимание. Девушка, которую окликнула Ньёруна, протягивала мне что-то похожее на лютню. Я недоуменно на нее смотрел – сначала на девушку, потом на музыкальный инструмент, опять на девушку и снова на лютню. Со стороны это выглядело глупо, видимо.

– Гости мужа моего! Благодарствую вам, что пришли к нам и подняли кубки в честь сыновей моих, отдыхающих сейчас в Ирие[5] и вкушающих яства, подобно великим воинам словенского рода-племени, – Ньёруна привстала со своего места с кубком в руке, – мне помнится, у Ларса был дивный дар в ремесле, услаждающего слух.