Прикинув первоочередные цели и расставив решающие их задачи, я пришел к тому, что целью номер один является создание государства с Гостомыслом во главе. Необходимо распределить роли князей и великого князя или царя. Все это можно обсуждать сначала с Радомыслом. Он дока в таких вещах.
А что я могу сделать для укрепления государства? На ум ничего не приходит, кроме установления промышленности в этом диком средневековье. И первое, что необходимо сделать – это соорудить мартеновскую печь. Получить сталь. Когда я разглядывал вооружение ходотовых дружинников, то был огорчен качеством металла. Я по наивности полагал, что у всех есть такое оружие, как у меня в плане качества. Оказывается, что подарок дяди и отца, действительно дорогущий презент. Добротная сталь может перевернуть представления ныне живущих людей о вооружении и броне. Стальные пластины можно использовать для доспехов.
Еще одним моментом, с которым мне тяжело было свыкнуться – это управление войском. У Ходота в подчинении был воевода и ополченцы-лучники. При этом, у воеводы было еще два помощника, которые управляли всей этой трехсотенной толпой варягов. У главы ополченцев и того не было он один руководил сотней лучников. Нужно будет провести небольшую модернизацию в основах военного управления войском. Думаю, что смогу убедить дядю и отца в необходимости деления на десятки, сотни и тысячи с присвоением званий десятника, сотника и тысячника. Грубо говоря, у тысячника в подчинении должны быть десять сотников, у сотника – десять десятников, а у десятника – десять дружинников. В итоге получается, что тысячник руководит армией размером в тысячу сто десять человек, в которой десять сотников, сто десятников и тысяча дружинников.
Что же, решено. Собираю свою компанию и распределяю задачи, советуюсь с Радомыслом по поводу идеального управления средневековым государством, пытаюсь уломать отца на реформу армии, создаю зачатки промышленности и «придумываю» сталь.
Со стороны я, наверное, глупо выгляжу. Улыбка от принятого решения остаться здесь, украшала мою морду от уха до уха. Я поймал себя на мысли, что раньше я просто боялся. Я боялся ответственности за будущую Русь, боялся навредить истории. Приняв решение о создании раньше времени прото-государства, у меня будто гора с плеч свалилась. Инстинктивно я давно решил остаться здесь, а после того, как я обзавелся друзьями и женой, у меня не было другого выхода. И кстати, Рюрик ведь ничем не лучше меня. Почему бы мне не создать свою династию? Ларсовичи вместо Рюриковичей ничем не хуже.
Я поймал себя на мысли, что всерьез об этом думаю. Нет, это не честно по отношению к Гостомыслу. Этот легендарный человек незаслуженно был забыт в истории России. О нем не знают большинство тех, кто хотя бы краем уха слышал о возникновении российского государства. И оставить этого человека на обочине истории, который, между прочим, спасал мне жизнь, грудью защищая от лучника в первые дни моего попаданства сюда, считаю не справедливым.
Мои размышления прервал шум. Ко мне подбежала Милена. Она была в слезах.
– Что случилось? – я вскочил со своего лежбища.
– Там… Радомысл…
– Что с ним? – у меня екнуло сердце.
– Он сейчас здесь. Его войско стоит на том берегу, – Милена всхлипывала, мешая уловить смысл того, что она говорила, – Его тело перевезли на лодке сюда.
– Тело? – я потерял дар речи.
С трудом сдерживаясь от мата и надеясь на то, чтобы жена ошиблась в правильном употреблении слов, я побежал в ту сторону, откуда примчалась Милена.
Встречающиеся на моем пути люди, уступали мне дорогу и как-то скорбно кривили лица. Я не верю, что Милена не ошиблась. Как же так? Неужели Радомысл мертв?
Я выбежал к берегу. На пологом склоне, возле вытянутой на берег лодки столпились люди. Высокого Ходота я разглядел сразу. Молясь о том, что дядя не убит, а просто ранен, я стремглав бросился к ним. Я протиснулся к лодке и увидел, лежащего на дне суденышка, Радомысла. Он был весь в перевязках и кровоподтеках. Что особо бросалось в глаза, так это отсутствующая по локоть левая рука. Глаза дяди были закрыты. Ходот с кем-то разговаривал. Это была Забава. Взглянув на нее, я снова ужаснулся. У девушки был перевязан правый глаз. Из обрывков разговора я понял, что глаз она потеряла из-за того, что ее еще до боя выкрали рогволдовы прихвостни, которые пытали ее и измывались над бедной девушкой.
Я снова посмотрел на Радомысла. Его лицо было мертвецки белым. Как же так, дядя? В груди заколола горечь от осознания гибели этого человека.
Я залез в лодку и присел возле тела Радомысла. Я взял его ладонь и накрыл ее своей рукой. В голове было пусто. Хотелось скулить, как побитой собаке. Ходот положил свою руку мне на плечо, по-отечески подбадривая. Одноглазая Забава рассказала, как несколько дней назад на стоянку войска ночью напали рогволдовские приспешники и выкрали ее к себе в лагерь. Оказывается, воевода спешно возвращался в Смоленск, когда наткнулся на дядюшкино войско. Рогволд постарался скрыться с пути следования Радомысла. То ли он так спешил, то ли они просто прошляпили тысячное войско смоленского воеводы – не понятно. Сокол, как главный следопыт войска, рвал волосы от отчаяния. А когда узнал о пропаже Забавы, и вовсе, взбесился. Дядя организовал преследование Рогволда. Думаю, что это решение ему далось тяжело, ведь он спешил на помощь к Ходоту. Наверное, он считал, что разбив Рогволда, будет проще воевать с беком, без вражеской тысячи за спиной. И у дяди почти все получилось, ведь половина войска, увидев своих земляков, которые были в войске Радомысла, сдалась без боя, но верные воеводе несколько сотен бились до последнего. Дядя даже ранил самого воеводу, но тот сумел его лишить руки и нанести смертельную рану, от которой дядя сейчас в таком состоянии. Забаву же получилось освободить, но пытки озлобленного Рогволда нанесли ей тяжелое для любой девушки увечье. Сокол же, встретив Забаву живой, был настолько счастлив, что отмахнулся от девушки, пытавшейся убедить его в своей «страшности». Сокол до сих пор в погоне за воеводой, тому удалось сбежать путем огромных потерь. Ага был на том берегу и, как говорит Забава, стыдится появляться мне на глаза из-за того, что не уберег Радомысла.
Мне было горько от всего произошедшего. Я непроизвольно поглаживал мертвецки белую руку дяди и пытался осмыслить случившееся. На краю сознания появилось некое беспокойство. Что-то меня смущало. Что-то меня вводило в состояние, которое можно охарактеризовать как «надежда утопающая в унынии».
Пульс! У Радомысла прощупывался пульс! Я встрепенулся и наклонился ухом к носу дяди. Крикнув на окружающих, мешающих услышать дыхание, я снова попробовал уловить дуновение воздуха из ноздрей Радомысла. Пульс все же прощупывался. Он был очень слабый, но, самое важное, что он – есть! Держа его за руку, я почувствовал угасание пульса.
– Князь, – рявкнул я на Ходота, – пусть дружинники окружат тело и отгонят любопытных, – я командовал тоном, не подразумевающего ослушания, – Забава, садись в изголовье и положи его голову на бок, – обратился я к девушке.