— Тогда нам придется стать бесконечнее! — рявкнул я, атакуя с удвоенной силой.
Я понимал, что это лишь вопрос времени, когда наши силы иссякнут. Лич был слишком силен.
Он предусмотрел все кроме одного.
— Оливия! — крикнул я, отыскивая взглядом дочь Лича. — Ты ведь не хочешь, чтобы твой отец уничтожил еще один мир?
Оливия, которая до этого стояла в стороне, словно парализованная ужасом, вздрогнула. Она посмотрела на меня, потом на своего отца, и я увидел, как в ее глазах идет борьба.
— Отец… — прошептала она, делая шаг вперед. — Остановись… Пожалуйста…
Ну да, вот такой я провокатор.
— Отец… — повторила Оливия более твердым голосом, подходя ближе к трону. — Хватит! Останови это безумие!
Лич, до этого наблюдавший за боем с холодным безразличием, резко повернулся к дочери. В его глазницах вспыхнули огоньки недовольства.
— Оливия, я же сказал — сейчас не время для разговоров! — прорычал он. — Вернись на свое место и не мешай мне!
— Нет, отец! — Оливия гордо выпрямилась, ее голос дрожал, но не от страха, а от решимости. — Я больше не буду молчать! Ты превратился в чудовище, которое уничтожает все на своем пути!
— Ты ничего не понимаешь! — рявкнул Лич, вставая с трона. — Этот мир… он прогнил насквозь! Он не достоин существования!
— А ты возомнил себя тем, кто вправе решать, кому жить, а кому умирать? — с вызовом спросила Оливия.
— Я… — Лич осекся, словно не находя слов. Впервые за все это время я увидел в его глазах сомнение.
— Отец, остановись, пока не поздно, — сказала Оливия, протягивая к нему руку. — Вспомни, кем ты был раньше… Вспомни нас…
Лицо Лича искривилось, словно в нем боролись две противоположные силы. Он сжал кулаки, и посох в его руке замерцал еще ярче.
— Нет, — прохрипел он, отступая назад. — Я не вернусь. Я слишком далеко зашел… Я не могу…
— Можешь, — твердо сказала Оливия. — Я верю в тебя, отец. Я знаю, что в твоей душе еще осталось что-то хорошее.
На мгновение мне показалось, что Лич вот-вот сломается, что слова дочери достучатся до его окаменевшего сердца. Но в этот момент раздался пронзительный крик.
— Оливия, берегись!