— Последние недели были… ужасными.
Мелани стыдилась того, что не могла терпеливо и мужественно сидеть возле больничной кровати Роберта. Лишь с большим трудом она привыкла к его нынешнему состоянию. Мелани любила его, но посещение больницы было для нее тяжелым испытанием. Через три месяца ее организм стал защищаться: у нее начались приступы паники, и ее домашний врач уже начал опасаться, что у нее развивается депрессия. С тяжелым сердцем Мелани призналась себе, что пора применить экстренное торможение.
Мария, которая, казалось, угадала мысли внучки, ласково погладила ее по волосам, которые были не черными, как у ее бабушки, а каштановыми — европейское влияние в их семье постепенно одерживало верх. Лишь глаза Мелани имели миндалевидную форму, характерную для всех женщин их рода. «Вьетнамское наследие» — так обычно называл это Роберт.
— Как у него дела? — спросила Мария, внимательно посмотрев на Мелани.
— Без изменений. Он спит. Все остальное, кажется, под контролем, впрочем…
Мелани на минуту закрыла глаза и попыталась избавиться от образов, которые не давали ей покоя. Красивый, сильный, крепкий мужчина, за которого она хотела летом выйти замуж, теперь сильно исхудал. Он, беспомощный, лежал в своей кровати на гидравлическом матрасе под наблюдением многочисленных мониторов.
Мелани снова открыла глаза, сдерживая слезы. Она осторожно высвободилась из объятий Марии.
— А где grand-mère?[5]
Еще когда Мелани была ребенком, у нее вошло в привычку называть прабабушку grand-mère, для того чтобы отличать Ханну от Марии. Мелани выросла в особой языковой среде: Ханна обучила ее вьетнамскому, Мария — французскому, а Елена следила за тем, чтобы Мелани за всем этим не забыла также и немецкий. Когда они вчетвером собирались вместе — что в последнее время, к сожалению, бывало довольно редко, — их разговор превращался в пеструю смесь из трех языков, в зависимости от того, на каком языке им приходило в голову то или иное понятие или название.
— Maman сейчас в своем салоне. Сегодня ноги не слушаются ее так, как должны, поэтому я посадила ее перед окном.
— Она, конечно, сердится, — предположила Мелани, поскольку знала: Ханна — деятельная пожилая дама, которая ненавидит безделье. По какой еще причине женщина за восемьдесят сумела бы организовать и обустроить музей моды?
— Еще как! Сегодня утром она была совершенно не в духе. Ханна ненавидит приступы ревматизма. Но, поверь мне, завтра или послезавтра она будет бегать, как борзая собака, и командовать дежурными по музею и садовником.
Мария провела внучку мимо выставочных помещений к лестнице. Мелани бросила быстрый взгляд на одежду, красовавшуюся в витринах вместе со всевозможными аксессуарами, которые носили дамы прошлых столетий. У ее бабушек была великолепная коллекция, выдержанная в нескольких цветах и стилях и включавшая также различные дополнения: сумочки, туфли и шляпы. Просто невероятно, как изменилась мода от Средневековья до наших дней.
— А как, собственно, обстоят дела у Елены? Как ее магазин? — спросила Мария у внучки, отвлекая ту от созерцания коллекции. — Я уже давно не говорила с ней по телефону.
— С магазином все хорошо. Мама разработала новую коллекцию, которую в июле будет представлять на выставке «Фэшн уик».
— А как твоя работа?
— Ну, я… Я уже давно не принимаю никаких заказов, связанных с выездом за рубеж.
Мелани опустила голову. Ей очень не хватало фотосессий и дальних поездок. Однако из страха, что Роберту вдруг станет хуже, она отказывалась от предложений, ради которых нужно было выезжать за границу. Если она и фотографировала, то только в Германии. Впрочем, такие заказы случались редко, потому что молодые дизайнеры, чтобы сэкономить на расходах, либо сами брали в руки фотокамеры, либо же отдавали заказы друзьям.
— Но моему агентству еще удается раздобыть для меня то один, то другой заказ в Берлине.
— Роберт, конечно, хотел бы, чтобы ты занималась своей работой. Вот о чем ты должна говорить себе всегда. Ему не понравилось бы, что из-за него ты постоянно сидишь дома.
ebooksa