Сияние славы самурайского сословия

22
18
20
22
24
26
28
30

Север острова Хонсю тысячелетиями населяли воинственные племена эмиси (эдзо). Некоторые (хотя далеко не все) исследователи отождествляют «варварские» племена эмиси (эбиси, эмису, эдзо) с айну (айнами). Именно покорение «северных варваров» – эмиси, – издавна осевших на севере Хонсю и на Хоккайдо, было первой серьезной боевой задачей зарождавшегося сословия самураев.

На юге, на Кюсю, издревле осевшие там аборигены-айны, или айну (племена кумасо, тэнсон и др.) ожесточенно обороняли свои земли от японских Императорских войск. Вплоть до конца IX века на спорных землях, прежде всего на севере нынешней Японии, бушевала война между «сынами Ямато» и этими «варварами» (с японской точки зрения). Чтобы избежать подстерегавшей их на каждом шагу смертельной опасности, пришедшие вслед за воинами державы Ямато и поселившиеся на новых землях японские колонисты усиленно укрепляли свои дворы и села, устанавливали круглосуточные дозоры и вели кровопролитную борьбу за существование, принимая активное участие в карательных экспедициях японских Императорских войск на территории туземцев.

Однако жизнь новопоселенцев в провинциях делало опасной не только постоянное упорное сопротивление коренных племен японским колонизаторам. На протяжении столетий в прибрежных водах Японского моря промышляли пираты (как свои, так и чужеземные – преимущественно корейские, от которых, впрочем, не слишком отставали и китайские). Морские разбойники подстерегали торговые корабли и нападали на прибрежные селения. В удаленных от моря районах, среди густых лесов и в горах не в меньших (если не в больших) масштабах бесчинствовали банды разбойников сухопутных. По всей стране то и дело вспыхивали крестьянские («рисовые») бунты. Задавленные налогами и поборами селяне, особенно в голодные годы – с оружием в руках восставали против своей тяжкой участи.

Поэтому совсем не удивительно, что в столь непростых условиях губернаторы, военачальники и знатные князья приграничных провинций не хотели (да и не могли) полагаться на располагавшееся очень далеко от них Центральное Императорское правительство и на Императорские войска, предпочитая своими силами охранять границы и порядок. Для этого они создавали из боеспособных мужчин небольшие военные формирования под своим личным командованием. Такие семейные, или клановые, военные отряды назывались «бусидан» («воинский союз», «воинский Орден», «воинское братство», «воинское содружество»), а тот, кто в них служил именовались «буси» («воины»). Этих испытанных в боях, смелых, презиравших смерть, суровых воинов, возглавляемых знатными владельцами крупных поместий (упоминавшихся выше «сёэнов»), и следует считать самыми первыми в истории Страны Восходящего Солнца самураями – японскими рыцарями, следовавшими заповедям «бусидо».

Воодушевляемые кодексом чести и верности, они были подлинной элитой воинов средневековой Японии. Бремя чести и связанное с ним стремление к личной славе иногда вступали в конфликт с общей необходимостью одержать победу в битве. Поэтому порой случалось и так, что тот или иной самурай стремился, в первую очередь, добиться своих собственных, не вполне бескорыстных целей. Вследствие этого войско, состоявщее из «боевых холопов», представляло собой крайне непредсказуемое военное формирование. Для того, чтобы организовать, повести в бой и привести к победе такой «бусидан», от его предводителя требовались совершенно особые качества, которыми обладали немногие, выдающиеся во всех отношениях представители военной аристократии средневековой державы Ямато. Они носили различные наименования и титулы. Иногда их называли «тайсё» (то есть «генералами»), иногда это были «даймё» (феодальные властители). «Даймё» (буквально: «великое имя») в описываемую эпоху именовался владетельный князь, полунезависимый или даже совершенно независимый (в период феодальной раздробленности) властитель в средневековой Стране Восходящего Солнца. Каждый поступавший на службу самурай, как преданный вассал («керай»), клялся сюзерену в верности до самой смерти.

Обычно военные отряды «бусидан» формировались в провинциях из представителей крупных японских кланов-родов (или «домов»). Поэтому эти отряды часто называют также «воинскими (военными) домами». При этом следует, однако, заметить, что в «воинский дом» входили не только собственно члены клана, являвшиеся действительно кровными родственниками друг друга, но и люди, чужие им по крови, однако как бы «усыновленные», «афилиированные» кланом.

Во главе «воинских домов» стояли представители служилой военной знати, владельцы особо крупных поместий-«сёэнов», то есть частных земель, которыми их наделяло Императорское правительство. Там, на своих наделах, они жили под одной крышей с сородичами и слугами («холопами») всех рангов. Однако большая часть их «боевых холопов» – дружинников-самураев – обитала вне стен господского дома, на своих собственных расположенных поблизости дворах. Крупные феодалы выделяли самураям земельные участки с прикрепленными к ним крестьянами, в качестве вознаграждения за службу (поместья или военные бенефиции).

Таким образом, самурай первоначально был одновременно и воином, и владельцем земельного надела. Правда, земля (с прикрепленными к ней крестьянами), кормившая «боевого холопа», чаще всего принадлежала не ему, а его господину и военному предводителю, который всеми силами стремился расширить пределы своего «сёэна», захватывая все новые земли в результате военных походов или вырубая леса. Ведь чем больший земельный фонд скапливался в руках у феодала, тем больше земельных наделов-поместий он мог раздать своим «боевым холопам». Центральное правительство Империи Ямато, естественно, с опаской относилось к нарастающему могуществу провинциальной знати. Но центральным властям приходилось мириться с этим, ибо «воинские дома», способные быстро собирать самурайские боевые отряды-«бусиданы», были необходимы и самому Божественному Императору Страны Восходящего Солнца.

Согласно древним японским традициям, все члены клана, как и все члены «воинского дома», беспрекословно подчинялись главе клана. Эти же порядки распространялись не только на кровных родственников (сородичей, то есть собственно членов клана), но и на всех членов «воинского дома». Таким образом, предводители военных отрядов-«бусиданов» занимали исключительное положение и постепенно упрочивали его, щедро раздавая все новые захваченные земли все новым «боевым холопам». Это обстоятельство во многом определяло дух провинциальных «воинских домов» с характерной для них строжайшей военной дисциплиной, мировоззрение и поведение самураев, превыше всего ценивших непоколебимую верность господину-сюзерену и беспрекословное повиновение его приказам. Можно смело сказать, что именно личная преданность и послушание были источником беззаветной храбрости и бесстрашия «боевых холопов», воспетых в многочисленных японских героических сказаниях. Так, в знаменитых «Кондзяку-моногатари» («Стародавних повестях»), датируемых X-XI веками, уходящий на бой воин-«буси» заверяет своего сюзерена и военного предводителя:

«Служа тебе, готов я расстаться с жизнью; легче пуха она для меня. Доведись мне смерть ожидать с глазу на глаз с мятежниками, не повернусь я спиной к врагу, лишь бы жизнь свою сохранить».

В свою очередь, военные предводители «боевых холопов» (под какими бы наименованиями они ни выступали) были «лучшими из лучших», «элитой из элит» самурайской касты.

В основе самурайского военного искусства не лежало какой-то единой, четко, раз и навсегда, сформулированной концепции. На протяжении столетий все новым поколениям самураев и военных предводителей «буси» приходилось сталкиваться со все новыми вызовами, новыми военными технологиями и, в первую очередь, новыми противниками, искать и находить адекватные ответы на эти вызовы. Изо всех изменений в сфере военного искусства «боевых холопов» ни одно не могло сравниться по значительности своих последствий с возрастанием роли японской пехоты на полях сражений, начиная с середины кровавого XVI столетия (впрочем, все другие столетия истории самурайского сословия были, при ближайшем рассмотрении, не менее кровавыми). Нередко сводимый, в рамках весьма упрощенных концепций, только лишь к введению в употребление в Японии огнестрельного оружия («огненных трубок»), завезенного на Японские острова португальскими мореплавателями, этот гораздо более сложный и комплексный в действительности процесс повлек за собой принципиальные и фундаментальные изменения в области военной мысли, военного планирования и военного руководства, следствием чего стало возникновение совершенно иной модели управления самурайскими войсками, новой тактики, новых видов вооружения и значительное расширение, по сравнению с предыдущими эпохами, масштабов военных операций. Впрочем, обо всем этом будет еще подробнее рассказано далее.

Поначалу Центральное Императорское правительство только наблюдало за тем, как на востоке Страны Восходящего Солнца, по ту сторону гор, набирают силы «военные дома». Правда, порой оно осуждало незаконный захват земель предводителями самурайских военных отрядов и раздачу ими земельных наделов своим верным «боевым холопам», но к строгим запретам не прибегало (вероятно, прекрасно отдавая себе отчет в том, что в сложившейся обстановке никакие запреты все равно не соблюдались бы).

Но со временем ситуация начала приобретать все более угрожающий характер. Первоначально типичный феодальный «воинский дом» объединял под своей эгидой не более нескольких десятков самураев, однако крупные землевладельцы стали формировать внушительные самурайские отряды, насчитывавшие сотни и даже тысячи хорошо обученных «боевых холопов». Двумя самыми могущественными «воинскими домами» были давние соперники – кланы Тайра и Минамото. На протяжении XI–XIII веков им удалось подчинить своему контролю громадные территории.

О войнах Тайра с Минамото

В 935 году п. Р.Х. японские «боевые холопы», во все большей степени осознававшие себя особым, привилегированным сословием, подняли вооруженное восстание (или, с точки зрения «Микадо» – мятеж), впервые продемонстрировав Божественному Императору и его Центральному правительству свою силу. Зачинщиком мятежа «буси» был отважный предводитель самураев Масакадо (вошедший в историю средневековой Японии как «воин с золотыми рогами самца косули на шлеме») из «воинского дома» Тайра (Хэйкэ, Хэйке). Возмущенный тем, что центральное Императорское правительство не назначило его начальником городской стражи Киото, Масакадо объявил свои владения (а также восемь провинций, фактически находившихся к тому времени под его властью) независимыми от Империи, а затем («аппетит приходит во время еды») и сам дерзнул провозгласить себя Императором. Причины мятежа Масакадо объясняются разными источниками по-разному. Судя по всему, конфликт начался с того, что в ходе соперничества между двумя группировками придворной знати вспыльчивый самурай встал на сторону не брезговавшего никакими средствами чиновника по имени Окими Окиё. Его вмешательство привело к взятию штурмом нескольких правительственных ведомств. Успех операции, судя по всему, вызвал у Масакадо своего рода манию величия, ибо он присоединил к своим владениям провинцию Хитати (Хитачи) и, вместе со своими союзниками, стал планировать дальнейшие завоевания на равнине Канто. Лишь после ожесточенной, продолжавшейся целых пять лет, борьбы мятеж Масакадо Тайры (мы сознательно пишем «Тайры», а не «Тайра», хотя в русскоязычной литературе господствует в этом плане разнобой) удалось подавить. Сам предводитель мятежа пал в битве при Китаяме (провинция Симоса, или, в старорусском написании, Шимоза – «шимозами», кстати, у нас именовались обладавшие огромной разрушительной силой артиллерийские снаряды комбинированного, фугасно-зажигательного действия, которыми японский Императорский флот адмирала Хэйхатиро Того буквально сжег броненосную эскадру российского адмирала З.П. Рожественского в роковом для Российской Империи морском сражении при Цусиме, но которые впоследствии, в силу не ясных нам до конца причин, были сняты японцами с вооружения и в дальнейших вооруженных конфликтах на протяжении первой половины ХХ века больше не применялись «сынами Ямато») в 940 году. Для подавления самурайского мятежа Центральному Императорскому правительству пришлось, однако, за неимением собственных сил и возможностей, прибегнуть, как мы увидим, к помощи другого представителя того же «воинского дома» – Садатори Тайры.

Масакадо Тайра родился предположительно в 903 году п. Р.Х., хотя какие бы то ни было подтверждения этого отсутствуют. Уже из фамилии мятежника явствует, что он принадлежал к семейству Тайра – клану, возводившему свое происхождение к одному из потомков принца крови Императорского дома, и одному из двух сильнейших самурайских «воинских домов», под знаком военно-политического соперничества между которыми прошли X и XI века японской истории. Юность Масакадо провел на службе у Имперского регента Тадахиры Фудзивары в Киото, однако в 931 году возвратился в свою родную область Канто (расположенную ныне на территории столицы Японии города Токио), где вскоре вступил в открытый вооруженный конфликт с местными недоброжелателями. Некоторые из них, судя по фамилиям, принадлежали к клану Минамото (второму сильнейшему в тогдашней Японии «воинскому дому», могущество которого все возрастало), а некоторые – к его же собственному клану Тайра. В 935 году Масакадо выиграл битву при Каване, однако на следующий год дважды потерпел поражение. Первое понесенное им поражение автор самурайского героического эпоса «Сёмонки» приписывает гневу богов, а второе – мучившей Масакадо болезни «бери-бери» (острой форме авитаминоза, вызванного недостатком витамина В связанной с питанием преимущественно рисом), не позволившей доблестному отпрыску «воинского дома» Тайра надлежащим образом выполнить свою функцию военачальника.

Центральное Императорское правительство (реально же – регент из контролировавшего «Микадо» вристократического «дома» Фудзивара) направило других предводителей самураев на разгром мятежника. За дело особенно рьяно взялись двое из них. Одним был родственник и давний враг Масакадо – Садамори Тайра, другим – Хидесато Фудзивара. Масакадо напал первым, и при этом поступил не очень-то «по-рыцарски». Он взял в плен супругу Садамори, которая была изнасилована воинами Масакадо, прежде чем тот смог (или пожелал?) предпринять что-либо для ее спасения. Этот досадный эпизод, естественно, еще больше усилил взаимную вражду, и когда «бусиданы» Масакадо и Хидесато сошлись на поле брани, сеча была предельно жестокой, даже по японским понятиям. В 940 году Масакадо поерпел поражение в битве при Кавагути, а две недели спустя дал врагам свой последний бой, положивший конец его карьере.

Этот последний бой, как уже говорилось выше, произошел при Китаяме (Кодзиме), в провинции Симоса. Масакадо попытался заманить своего сородича и супостата Садамори в засаду, однако тот не поддался на хитрость, сжег дома дружинников Масакадо и разрушил усадьбу своего мятежного родственника. В разгоревшемся вслед за тем сражении было наглядно продемонстрировано превосходство конных самурайских лучников над пешими «буси». На основании сохранившегося описания битвы при Китаяме мы также можем составить себе представление о том, какую роль играли военные предводители самураев в подобных вооруженных схватках.

Обе стороны возвели перед фронтом своих войск заграждения из деревянных щитов для защиты от конных атак неприятеля. Эти (так называемые «станковые») щиты, состоявшие из простых досок, имели с внутренней стороны деревянную же опору, однако, как видно, не отличались особой усточйивостью. Внезапно налетевший со стороны Масакадо ураганный ветер пронесся над щитами, за которыми укрылись пешие ратники Масакадо, и снес линию щитов, за которой укрылись пехотинцы его противников. Вслед за тем последовала конная атака сторонников Хидесато Фудзивары и Садамори Тайры, остановленная кавалерийской контратакой «буси» Масакадо. Но тут ветер, столь же внезапно, как и налетел, переменил свое направление. На основании текста военного эпоса «Сёмонки» можно заключить, что эта перемена направления ветра отрицательно сказалась на лучниках Масакадо (ветер стал относить в сторону стрелы, выпускаемые ими во врага). Интересно, что Масакадо, находившийся до этого в тылу своих войск (причем, даже не надев доспехов и шлема) и руководивший боевыми действиями оттуда, теперь бросился в гущу схватки. Облачившись в шлем и доспехи, он погнал коня галопом в бой и стал сражаться. «Однако небесные силы были против него, его конь не летел, как ветер…сраженный стрелой одного из богов (? – В.А.) Масакадо погиб в одиночестве…»