Союз пяти королевств. Трилогия

22
18
20
22
24
26
28
30

По мере того, как незнакомец вел свое повествование, Роуз забыла о страхе и решении и не верить бахриману на слово. Она вышла из тени, нащупала брошенный перед сном халат, плотно завернулась в него и села на краешек кровати, все же оставаясь на значительном расстоянии от старика, хотя тот больше не делал попыток приблизиться.

– Меня зовут Фарух, – начал он. – Я один из старейших жителей Сулейха, который теперь не принадлежит нам. Но я не виню королевства, ополчившиеся против бахриманов. Мы заслужили изгнание. Многие из нас погибли из-за бесчеловечного оружия, примененного твоим отцом. Да, не удивляйся. Я знаю кто ты, Роуз Эрийская.

– Бесчеловечного оружия? – гневно переспросила принцесса. – Но были ли вы человечны?

– Да, ловушки распыляли магов, – кивнул жрец, – но никто из Союза пяти королевств не задумался, что вместе с нами погибали наши сыновья – младенцы, не совершившие ничего предосудительного. Вот и я, оставшись с новорожденным на руках, боясь попасть под действие уничтожающей магии, переместился в ту страну, которая не дружила с Союзом.

Прошло двадцать лет, но я до сих пор помню объявший меня ужас. Только что после родов истекла кровью жена, мой сын даже не узнал вкус материнского молока, а я вынужден был покинуть родной дом, не отдав последние почести любимой женщине.

– Не вы ли сами тому виной? – не выдержала Роуз. – Сколько женщин погибло по милости жрецов? Моя мама стала свидетелем тому, как умирала Леоль – мать Петра, брошенная Халидом истекать кровью.

– Да, мы все жертвы традиций Сулейха. И мы, и наши женщины. Нам с детства внушали, что они зло, их нельзя любить, нужно относиться, как к сосуду, дающему жизнь сыновьям.

– А за что вы убивали своих дочерей? – Роуз пересела ближе, чтобы лучше слышать ответ старика. – Какое зло могли принести маленькие девочки?

– Ты не понимаешь, – старик в досаде хлопнул себя по коленям. – Если бахриман еще может сопротивляться любви к женщине, то с дочерью он оказался бы бессилен.

– Что плохого в любви?! – почти закричала Роуз.

– Она несет рабство и боль, – спокойно ответил Фарух. – Какая разница, ты раб жены или дочери? Ты раб, и этим все сказано. Ты видела моего сына? Анвер – раб королевы. Сначала он влюбился в Лолибон, хотя я предупреждал его не показываться ей на глаза. А когда глупый влюбленный мальчик провел ее через портал, я понял – сын обречен. Лолибон не выпустит его из своих рук. Я пытался спрятать его, закрыть, но Анвер сбежал. Я вхож во дворец еще со времен Могучего Орраха, мне не составило труда отыскать сына в хитросплетениях дворцового лабиринта. Он опять был с Лолибон.

Дитя, ты, наверное, не знаешь, но мы можем скрывать своего присутствие. Как бы тебе объяснить? Представь, что дорога бахриманов имеет начало и конец. Образно мы входим в одну дверь и выходим через другую. Так вот, войдя в одну дверь, мы можем остановиться у второй, не открывая ее.

Оставшись за «дверью», я хотел узнать, о чем мой сын беседует с королевой, как сильно он привязан к ней.

Услышанное убило меня. Она уговаривала его сделать вместе с ней второй переход, объясняя этот трудный для каждого бахримана поступок интересами государства. Лолибон собиралась уничтожить Союз пяти королевств. И Анвер согласился. Я вцепился зубами в собственный кулак, чтобы не закричать: сын после единственного перехода не мог противиться ее чарам, что будет с ним после нескольких? Я верил, что королева не остановится, пока не высосет всю его магическую силу.

Хотя я сам ненавидел Союз, но боязнь за Анвера толкала меня на убийство королевы. Я едва сдержался, чтобы не выйти и не задушить Лолибон. Меня остановил вопрос: чего я добьюсь? Бежать некуда, а смерть королевы ополчит против нас драконов. Как ни крути, сын пропадал у меня на глазах. И тогда я вспомнил о Петре.

– Вы хотели, чтобы он совершил переход с королевой?

– Нет… Да… Мне трудно говорить, ведь Петр является для меня таким же сыном, как Анвер. Когда он попал в Тонг-Зитт, я взялся за воспитание волчонка, выращенного твоим отцом. Я сделал из него настоящего бахримана.

– Вы отравили Петра мыслью, что мои родители для него враги.

– А разве не так?

– Мы любили его.