Орган геноцида

Вот я и думаю: может, мать сама отскребала его от стены.

«Стресс на работе накопился».

Так сказал психолог, к которому ходил Алекс.

Бедняга убивал, убивал и убивал. Разрабатывал детальные планы убийств. Составлял для себя живой и детальный психологический портрет цели. Представлял, что намерена предпринять жертва. Кто у него жена и дети, не читает ли он дочери перед сном «Сказки Матушки Гусыни».

Я даже не уверен, применимо ли к нашей работе слово «стресс». Если католик Алекс с кем и делился переживаниями, то, наверное, не с психологом, а со священником. Может быть, с тем самым, который сегодня на похоронах провожал его в последний путь. Просил ли он прощения за отнятые жизни в исповедальной? Если да, то святой отец, наверное, винит себя в том, что не спас Алекса, не нашел для него нужного слова утешения.

Я себе живо представил, как священник ответил бы на манер нашего психолога: «Вина за работу накопилась». Сказал бы, что с такой работой приходится взваливать на плечи страшные грехи и выносить ад. Предложил бы поговорить с начальством и перевестись на другую должность. А чтобы не терзаться раскаянием за свершенное и сбежать из ада, неплохо, наверное, провести отпуск где-нибудь на югах.

Мы за последние два года правда заработались. Слишком много грехов и ада, и Вашингтон дал слишком много лицензий на убийство, чтобы мы могли со всем этим справиться.

Разумеется, дело не в одном только Вашингтоне. Два года назад мы, может, и убили в некой стране бывшего бригадного генерала, но, кажется, мир в целом слетел с катушек. Африка, Азия, Европа – по всему миру вспыхивали гражданские войны, конфликты на этнической почве; словом, если цитировать небезызвестную резолюцию ООН, «преступления против человечности, которые невозможно обойти вниманием».

Словно в один день по щелчку чьих-то пальцев в базовый код программы гражданской войны добавился обязательный геноцид.

За последние два года погибло шестьдесят процентов от общего числа гражданских жертв внутренних конфликтов и террористических актов. Так много, что журналисты попросту не успевали за всеми событиями.

Отчаянные крики, которые упускала пресса, тонули в волнах всемирной паутины. За исключением самых громких случаев зверских деяний, которые подхватывала общественность, большинство страничек уходили в небытие архивов практически без внимания. Нетрудно опубликовать в интернете новость – сложно сделать так, чтобы ее прочитали. Мир не обращает никакого внимания на то, что ему неинтересно. Проще говоря, информация – просто очередной товар, и движется он по законам капитализма.

Мы, отдел охотников за головами, за два года в прямом смысле облетели весь свет и провели в долгих высокоскоростных перелетах столько времени, что Уильямс шутил, будто в сравнении со среднестатистическими американцами мы проживаем релятивистски замедленное время.

Мы заработались.

Мир слишком полагался на наше вмешательство, а мы взяли на себя многовато ответственности. Всех этих вершителей геноцида и даже, чего уж там, Гитлера, выбирал народ. Ответственность за преступление такого масштаба не может лежать на одном человеке, а мы, если поразмыслить, вовсе не несли должного правосудия виновным.

«Убей этого – и вон у той вооруженной клики сломается хребет».

«Убей того – и станет проще договориться о мире».

Вашингтон подбирал нам цели, наиболее критичные для прекращения бойни, и мы их устраняли. Можно даже сказать, что «цели первого порядка» погибали от рук США мучениками во имя мира.

Мученики. За два года я собственными руками убил двоих; пять раз, включая эти два, принимал непосредственное участие в разработке планов устранения. Иногда влетал на территории других стран в капсуле, иногда – на пассажирских судах под видом туриста или журналиста. Разные планы, разные цели. И только одно неизменно.

В четырех из пяти случаев приказ содержал одно и то же имя.

Два года назад этот человек служил во «временном правительстве», учинившем резню в некой европейской стране, заместителем министра по культуре и связям с общественностью. А с каких-то пор прочно поселился в наших приказах. Ужасно странно. Он будто путешествовал от конфликта к конфликту.