От ужаса замерла, позволяя ему то сжимать, то разжимать пальцы внизу, пытаясь приласкать. Кай хотел вызвать ответную реакцию, но я только сильнее сжималась, «деревенела», почти не дыша. Тогда, сквозь трусики, он проник внутрь, но и это не вызвало ответных чувств.
— Всё могло быть по-другому, если бы ты этого захотела, — прошептал он, наклонившись.
От его близости зажмурилась. Волк лизнул лицо, жадно забирая кровь, а затем провёл пальцами по шраму, остановившись на линии окровавленных разбитых губ.
— Тот, кто оставил этот шрам, такой же, как я. Ты знала? — очень тихо спрашивает он. — Не отвечай!
Кай покрывает невесомыми поцелуями шрам, постепенно спускаясь к губам, чтобы накрыть их жарким, жадным, ненасытным прикосновением. И я теряюсь в его жажде обладания, словно частичка меня хочет этого, хочет, чтобы он продолжал. Чтобы он взял меня, как сломанную куклу.
Боже, как же сильно хочу сдаться и перестать что-либо решать!
Подавив слабость, отстраняюсь и тогда слышу печальный вздох. Молча Кай провёл рукой по лицу, а затем отпустил.
Ещё несколько секунд не двигалась, боясь и предвкушая, что он набросится и всё-таки довершит то, что начал, однако, открыв глаза, обнаружила, что осталась одна.
Глава 18. Манёвр дамы треф
Изо рта вырывается колючее облачко пара. Осиный холод до ожогов морозит голую кожу. Но как-то отдалённо, затем резко и близко, волнами то приближаясь, то отдаляясь вновь. Запрокинув голову наблюдаю за кроваво-красным необычайно ярким северным сиянием, загораживающим небесное звёздное полотно. На его фоне деревья совершенно чёрные, и только снег фиолетовых оттенков, переливается подобно миллиардам драгоценных камней. Деревья скрипят, деревья дышат во власти ночных суровых ветров и это единственная песнь ночи. Она завораживает — пальцы непроизвольно перебирают невидимые клавиши. Такое неподвижное обнажённое безмолвие.
Послышался далёкий женский крик, а затем разъярённый дикий вой, стрельба и вот уже несколько волков продолжают начатую мелодию звериной ярости.
— Уходи отсюда, Елена, — раздаётся позади голос Армана. — Слишком рано, это погубит тебя.
— Я здесь уже была?
От звука собственного голоса разболелась голова. Крепко зажмурившись, попыталась унять мушки перед глазами, но только слёзы выступили на ресницах, моментально замерзая на холоде.
Вновь в белом платье, босая, почти синяя от мороза. Но в этот раз всё иначе. Ведь я знаю, что сплю. Обернувшись, вижу Армана: безупречный, стильный, во всём чёрном, не испытывающий холода, любящий, даже добрый. Раньше он никогда не смотрел с такой теплотой! Под его взглядом зимняя стужа отступает, а звуки бойни стихают. В морозной тишине слышится только наше дыхание, только биение сердец.