— Мы и так постоянно это решаем на кухне, — с сарказмом развела руками Вероника, — и каждый раз получается кабинет.
— Значит, я победил, — как-то невесело сказал министр, помолчал, задумчиво провел взглядом по её ногам, по рубашке, дошёл до глаз и остановился. Она печально улыбнулась и прошептала:
— По-моему, эта победа вас не радует.
Его губы тронула усмешка, в глазах мелькнуло «не дразните меня, а то допроситесь», но он сразу же зажмурился и отвернулся, как будто одернул сам себя.
— Что? — невесело вздохнула Вера, он тихо ответил:
— Ничего.
«Дзынь.»
— Ну я же не слепая, — начиная раздражаться, сказала Вера.
— Простите, — он стал поправлять халат, старательно пряча глаза, — мне пора.
«Дзынь.»
— Куда пора, спать? — нервно фыркнула Вероника. Он нашарил пояс халата и стал его завязывать, Вера запрокинула голову, хватаясь за виски и рыча: — Хватит, а? Поставьте себя на моё место — я о вашем мире ничего не знаю, я вообще ничего не могу понять, это страшно бесит!
Он сел ровно и закрыл глаза, медленно глубоко дыша, как будто пытался успокоиться или собраться с силами, Вера смотрела на его напряженное лицо, дрожа как струна и не дыша, чувствуя, что ещё совсем чуть-чуть и она взорвётся. Он медленно поднял руку и провел согнутым пальцем по её бедру до колена, её осыпало болезненно-острыми мурашками от затылка до кончиков пальцев, от напряжения звенело в ушах. Он глубоко вдохнул и убрал руку, чуть слышно прошептал:
— Простите. — И замолчал.
У неё мелко дрожало где-то глубоко в груди, казалось, если он сейчас ничего не сделает — она просто рассыпется, распадется, как карточный домик. Он медленно глубоко вдохнул и поднял голову, заглядывая в её глаза, она смотрела в них как в темную пропасть, ничего не видя, но чувствуя головокружение от высоты.
— Что? — хрипло прошептала она, почти умоляюще, — вы можете мне объяснить, за что извиняетесь?
Он медленно закрыл глаза и качнул головой:
— Нет, — открыл и опять заглянул ей глаза, пропасть как будто слегка осветилась и Вера почувствовала озноб, внезапно поняв, что падать даже ещё дальше, чем казалось в темноте. — Простите. Я не хочу говорить правду, а соврать не могу, — он зажмурился и потёр лицо, дернул щекой: — То есть… наоборот. Я не хочу врать. И не могу сказать правду.
«Дзынь.»
— То есть, могу, — с болью поморщился он, обречённо заглянул ей в глаза, — но от этого никому не станет легче, только хуже. Зачем? Всё и так только хуже и хуже…
Она дернула уголками губ, обозначая слабую улыбку:
ebooksa