Изможденный старик сидел в кресло-качалке, укрытый теплым пледом. Его кожа напоминала пергамент, а из всех волос на голове осталась только жесткая щетка усов под крупным носом. На столике рядом с креслом стояли многочисленные бутылочки с лекарствами и мазями. Вся комната пропахла мятно-спиртовым запахом.
— Не обманывают ли меня глаза? — его смех прошелся по ушам наждачной бумагой. — Ваше высочество! Какими судьбами?
— Решил проведать вас.
— Это дело хорошее. Вот я. Доживаю последние деньки!
— Папа! — Дина подсела к ногам отца. — Не говори так. Ты еще всех переживешь!
— Я тоже так думаю, — тихо сказал я.
— Держись, пап. А мы уже пойдем, — она увлекла меня на выход, — ты, наверное, устал…
— Нет-нет, я рад гостям. Дина очень мне помогает, — он замолк, переводя дыхание, — Марка приводит. Его улыбка так радует меня. Чтобы я без них делал!
— Да, она молодец. Так помогает на винодельне, — сказал я.
Дина тут же поджала губы и отвела взгляд. Я внимательно следил за ее реакцией. Кажется, она, действительно, меняла документы. Но ради чего?
Я повернулся, чтобы бы пожелать Никите Александровичу не вешать нос, но тот уже закрыл глаза и заснул.
— Пойдем уже, — шепнула меня Дина. — Пусть отдохнет.
— А я могу ненадолго остаться здесь?
— Но зачем?
— Давно не был тут. Нахлынули воспоминания, — я развел руками и постарался выдать самую очаровательную улыбку.
— Володь, я не могу тут с тобой остаться. Няня скоро уходит, и мне нужно бежать.
— Я найду выход, не переживай.
— Пожалуйста, не тревожь его. В три придет его сиделка. Буквально через полчаса.
— Хорошо-хорошо. Я быстро. Буквально несколько минут, — я замер возле портрета их семьи.
На нем мать Дины, тоже огненно-рыжая, красивая, статная женщина опиралась рукой на плечо Никите Александровичу. Тогда у него еще были волосы — грива светлых волос. А между ними стояла маленькая амазонка в скромном зеленом платье.