Табу на любовь

— Роман Дмитриевич! Доброго дня! Ваш столик готов! — вытянулся по струнке услужливый администратор, но Львовский будто и не заметил его.

— Нет. Сделай VIP, — сурово изрек мужчина и, не дожидаясь ответа, пошел в нужном ему направлении. И меня потащил, пусть я и пыталась сопротивляться. Однако силы были неравны. Пришлось подчиниться.

Мы оказались в небольшом, но уютном помещении с мягкими диванами и столом на четыре персоны.

Львовский шагнул к одному из диванов и только сейчас разжал руки, позволяя мне буквально рухнуть на мягкие подушки.

Я обрадовалась свободе. Но потом требовательные пальцы принялись расстегивать пуговицы моего пальто.

— Нет! Да отстань же ты! — пробормотала я, отчаянно цепляясь озябшими пальцами за полы пальто и пытаясь их сдвинуть.

— Не дергайся! — рявкнул Львовский, не обращая никакого внимания на то, что мы в помещении не одни. В метре от столика замерли официант и администратор. — Или трахну тебя прямо здесь, на этом самом гребаном столе!

От собственного бессилия хотелось рыдать в голос. И я разжала руки. Безвольными плетями они упали на подушки, вдоль моего тела.

Львовский стащил пальто с моих продрогших плеч. Протянул куда-то руку. И только сейчас я увидела, что администратор держал наготове мягкий плед.

Роман укутал меня в него. Сам сбросил верхнюю одежду и передал ее администратору.

Официант протянул карту меню, но Роман мотнул головой.

— Глинтвейн. Из меню — как обычно, дважды!

Официант удалился, бесшумно прикрыв за собой дверь. А я поняла, что мы остались вдвоем. Нет ни его охраны, ни ненужных зрителей.

И от этого стало страшно. Но мне больше нечего терять. Репутации — нет. Сестра, которая и так меня ненавидит, теперь будет еще больше изводить меня до конца жизни. Любимая собака — пытается выкарабкаться с больничной койки. Парень Саша — требует от меня того, что я, боюсь, просто не в силах ему дать.

— Я ненавижу тебя! Ты мне противен! Ты — эгоистичный, заносчивый ублюдок, который не способен испытывать сострадания по отношению к другим! — шептала я, прикрыв глаза.

Я не видела выражения лица Романа. Знала, что ему не очень приятно слушать мои откровения. Но я устала от того давления, что он оказывает на меня с первого дня знакомства. Смертельно устала.

— Но ты спас мою собаку, — тихо добавила я.

— Ты кое-что забыла, Ратти, — спокойный мужской голос еще сильнее лишал равновесия. — Я — похотливая сволочь.

— Да, и это тоже, — согласилась я и открыла глаза.

Львовский сидел напротив меня. Он взглядом сверлил мое лицо, будто просвечивал рентгеном. Мне хотелось встать с места и умчаться на другой конец планеты. Но я отчетливо понимала: не смогу.