В 1935 году в Калугу приехали специалисты из Франции, для решения задач по конструктиву промышленных зданий и обустройстве территории. Среди них был инженер Петро Жан Бартолье. Маша, в то время, училась в Калужском зооветеринарном техникуме на втором курсе. Так уж получилось, что своим ростом, она слишком выделялись, среди всей группы. Лишь несколько ребят были одного, с ней роста. Обидное прозвище "Верста" прилипло к ней, с первых дней сессии. Девчонки может завидовали, а может наоборот жалели, но в свой девчачий круг если и пускали, то ненадолго. И то, чтобы потом посмеяться. Так и училась, вроде в группе, а на самом деле одна. Любимым занятием была практика, на опытовом поле. Там ей никто не мешал предаваться размышлениям о жизни, о дружбе и будущей любви. Опытовое поле было в районе деревни Железняки. Именно там решили строить завод СДВ. Собственно говоря, дальше можно не продолжать. Встретились французский специалист и будущий советский агроном. Француз был поражён красотой Марии и совсем не обращал внимание на её рост. Влюбились. Поженились. Первый ребёнок родился в 1936, через два года второй. А в 1940 году, когда Маша была беременна третьим, муж вернулся во Францию, чтобы сражаться с германскими захватчиками. Семью с собой брать не стал, сказал, что опасно в таком положении куда-то переезжать. Обещал вернуться быстро. Но, произошло то, что произошло. Дальше война. Она осталась с тремя детьми и поэтому пришлось переехать в деревню, рядом с Калугой, к матери и отцу. Там и жила пока не закончилась война. В техникуме восстанавливаться повременила. С тремя детьми на руках, пусть и в деревне, выжить тяжело. Хотя родители, конечно же помогали с детьми. Как и все она ездила в Калугу на подработку. Больше всего платили на стройке. Плюнула на техникум и пошла учиться на каменщика в ФЗУ. По итогам практики закончила с третьим разрядом. Недавно пересдала на четвёртый.
Наши небольшие посиделки прервали девчонки-штукатуры. Они вломились, на наше рабочее место, как будто в клуб на танцы. Со смехом и разговорами и, при этом, умудрялись тащить кучу своих рабочих инструментов. А так, как в процессе прослушивания истории Маши, я переместился поближе к ней, да и ещё и обнял за плечи, то можно представить, что они подумали. Ну и что последовало дальше, тоже, описать легко.
Ясен пень, что сначала, с шумом и грохотом, посыпались на пол все эти полутёры, правила, тёрки и мастерки с вёдрами. Потом возмущённые голоса довели до нас информацию, о недопустимости производственных романов прямо на рабочем месте. Ещё, после некоторого времени, возобладала женское любопытство вкупе с такой же солидарностью. Вопросы посыпались со всех сторон. Все они были нейтральными, но содержали один контекст: — «А что это вы здесь делаете?»
Оставаться в таком сидяче-обнимающем положении, мне не хотелось. Пришлось восстать и против женского коллективизма и смыться, типа за раствором пошёл.
Когда принёс ведёрко, то порядок в рабочем процессе был восстановлен. Штукатуры усиленно чистили стены от, невидимых простому человеку, неровностей, а каменщик 4-го разряда Маша, со скоростью и автоматизмом долбильного станка, вела кладку перегородки. Над всем этим стоял бригадир Шкато и приговаривал:
— Ишь, чего удумали! Бабьи страдания, посреди рабочего дня, устроили! Я вам бля… ух, а п… потому что!
Там, ещё много чего было сказано. Жаль, что не успел к самому началу. Ведь помимо ругательств, присутствовала и так необходимая мне информация. Да, что там информация! Прямым текстом, с добавлением специфических оборотов, было сказано, что товарищ Бурилин, на совещании в обкоме, прямым текстом запретил все следственные действия. Откуда это стало известно нашему бригадиру? Я не знаю. Но говорил он уверенно.
Вывалив раствор из ведра, я отвлёкся и был пойман за ухо. Семён Семёныч придерживая меня за пострадавшее место, вытащил на лестничную площадку. Где немного ввёл в курс дела.
— Вилор! То, что ты увидел нарушения — это хорошо. Это правильно. Продолжать так работать мы не будем. Это точно! Слава богу, что всё спустили на тормозах и можно ни за что не волноваться.
— Да, всё нормально Семёныч, — потирая ухо ответил я, — работаем по-новому, но с опережением графика.
— Ты не спеши, кулёма, — попытался отвесить мне подзатыльник бригадир. Потом достал папиросу, прикурил и продолжил разговор, постоянно мотая этой хренью из стороны в сторону, — ещё не всё закончилось. Будет работать комиссия. Проверят всё. Наш-то прораб оказался хитрой сволочью и везде подстраховался.
— Я сразу это понял, — согласно покивал головой я и добавил, — в первый же день, как только увидел его физиономию.
— Вот и я про что, — откусывая кусок бумажного мундштука и выплёвывая его в сторону, прохрипел Шкато, — стоило следователю, обвинить этого глиста в нарушении технологии, как он тут же поднял все стенограммы с производственных собраний. И как оказалось в этих записях, есть такие слова: "прорабу Иванову разрешить вносить незначительные изменения в устройство конструкций, которые не являются несущими, а значит не представляют опасности. В связи с нехваткой некоторых материалов, если это не нарушит график строительства". Понимаешь?!
Я конечно же понимал. Но прямо, об этом, говорить мне не стоило. На фига возбуждать нездоровый интерес? Поэтому я нейтрально ответил:
— Не очень.
Далее в общедоступной форме, с применением ненормативной лексики и непередаваемыми строительными оборотами мне объяснили, что прораб — козёл. В прямом смысле слова. Этими бумажками, насколько я смог уловить смысл речуги, он подставил всё руководство "Калужстроя" и не только. Тут и Госархстройконтроль попадёт под горячую руку. Короче, всё плохо и нет мне прощения, за мою дурацкую принципиальность. Заниматься мне, теперь, только переносом кирпича, под присмотром Маши Бартолье, вместо поцелуев с оной.
— А причём здесь прораб Иванов? — возмутился я, — с каких это пор, производитель работ решает с кем целоваться простому комсомольцу? Где тут логика, если он козёл?
Как назло этот самый, про кого мы разговаривали, появился в поле нашего зрения. Держа под мышкой кучу каких-то свёрнутых в рулон чертежей, он поднимался по лестнице. Не вступая с нами в разговор, Иванов проследовал в квартиру, где трудились Маша и штукатуры. Вот, что ему не сиделось в прорабской? Сейчас начнётся…
— Вилор двигай к Маше, — тихо сказал бригадир и толкнул меня в спину, — а я пообщаюсь, с начальством.
Мне не надо повторять два раза. Я не просто двинул, а прямо-таки испарился с места переговоров. Уже поворачивая за угол комнаты, у меня возникла идея. Тормознув, я спросил у Шкато:
ebooksa