Около туалета Лёха встретил Диму Цыбина, тот выглядел трагически, словно в кабинке был подвергнут самому изощрённому насилию. Светлые глазки подрагивали, а выражение лица вызывало ассоциации с верным мужем, застигшем у жены любовника и вопрошавшем: «За что мне такое…»
— Дима, что у вас стряслось?
— Да как всегда, — отмахнулся опер из службы, обычно считавшейся более благополучной. — До Нового года меньше четырнадцати часов, а необходимо, хоть умри, выявить преступление по линии розничной торговли или обслуживания населения.
— Или? — начал догадываться Лёха.
— …Или наш отдел ОБЭП в годовой отчётности будет выглядеть хуже, чем Советский или Партизанский, за что мой фюрер отблагодарит по высшему разряду. Эх, не ценишь судьбу, Лёша. Ваш Папаныч — ангел без крыльев по сравнению с нашим… гм… крылатым.
Вот и ещё один плюс положения. Жизнь налаживается!
Но Дима, как бы ни страдал от зверств начальника отдела, не отвечал за раскрываемость и безопасность в районе, где взрывом кустарной бомбы убило четверых да ещё многих ранило. Если отставить в сторону плоские милицейские шуточки и говорить серьёзно, Лёха согласился бы на всё, чтобы теракт не случился. Даже на перевод в ОБЭП.
Глава пятая
Очень длинное кино
Дежурство у монитора они разделили с Гаврилычем. Файлы содержали картинку с двух камер. Одна охватывала тыльную часть торгового зала для слежки, чтоб посетители не заталкивали по карманам товары с полок. Вторая показывала пространство около касс, в неё же попадали железные ящики для сумок, включая злополучный сорок второй.
Хватило несколько часов, чтобы понять: все трое суток до взрыва дверца того ящика не открывалась. По крайней мере, при включённой записи.
— Во клоуны… — протянул Гаврилыч. — Они ж ещё ночью просмотрели, знали, что никто ничего в эти дни не закладывал.
— Страховались, — заступился за госбезопасность Лёха. — Прокручивали-то второпях. Теперь нам подкинули, чтоб мы без спешки и внимательно. Короче, смотрим ещё раз конец, что там было перед самым взрывом.
А была там толпа. Очередь в каждую кассу выстроилась — человек по пятнадцать-двадцать, не меньше, потому что её хвост выпал из поля зрения камеры.
— Вот и Бекетов, — ткнул пальцем участковый. — Заходит, берёт корзинку, пропускает жену в турникет…
— Слушай, так и хочется им всем крикнуть — бегите! — вдруг обронил Лёха. — Смотри, такие все спокойные, в новогодних заботах, никто ещё ничего не знает, кроме урода, заминировавшего магазин…
— Мы тоже не знали. Ты любовался на баб, я — на огни салютов. Можешь сделать стоп-кадр и посмотреть, торчит ли тот хвостик антенны?
— Дремучий ты человек, Говорков. Стоп-кадр — это когда киноплёнка была. Сейчас называется «скриншот».
Лёха уловил миг, когда железное хранилище не загораживалось фигурами покупателей, и нажал «принт скрин». На увеличенном фото картинка размылась, и уже было совершенно не угадать, торчит ли там предсказанный Бекетовым кусок провода.
Они делали ещё десятки скриншотов, пытаясь узнать людей из числа жителей района, сверяли их со списком погибших. День клонился к вечеру, перебиваемый редкими перекурами и крепким чаем вместо обеда.