— Да, — ответил Эмма, — Убейбатько.
Обладатель страшной фамилии молча развел руками, как бы говоря: «Ну вот, сами видите, и тут уж ничем не помочь!» При этом такая чудесная, добрая улыбка озарила его широкое лицо с васильковыми глазами, что сразу стало ясно: характер этого богатыря не имеет ничего общего с его фамилией.
— Вы украинец? — спросил Велвл.
— А як же, — ответил гость на своем родном языке.
— Так мы же земляки! — воскликнул Велвл. — Откуда вы?
— Из-под Кременчуга. Вот с Эммой мы настоящие земляки!
— Предупреждаю, — сказал Эмма, — если кто-нибудь вздумает сказать что-нибудь нелестное о моем друге, не делайте этого на языке идиш…
— Я все до слова понимаю! — откликнулся гость по-еврейски и при этом так заразительно засмеялся, что все кругом от неожиданности тоже разразились смехом.
— Откуда вы знаете еврейский? — спросил хозяин.
— Очень просто, — ответил друг Эммы. — Место, где я жил, было наполовину деревней, наполовину местечком, и мы все время дружили между собой — украинские и еврейские йотн…[3]
В устах этого украинца еврейский диалект Подольщины приобретал какое-то необъяснимое очарование, и это вызывало у всех присутствующих добрый, веселый смех.
— Что же мы стоим здесь? — вдруг спохватилась хозяйка. — Проходите!
Все, однако, продолжали стоять в тесной прихожей, сгрудившись вокруг Эммы и его друга.
Направо две прикрытые двери вели в отдельные комнатушки — очевидно, спальни.
Налево дверь была широко распахнута в просторную кухню, где сейчас что-то кипело, булькало в больших кастрюлях на плите, от этих кастрюль поднимались вверх клубы горячего пара. Пахло вареной картошкой, рубленым луком, топленым жиром.
А прямо напротив прихожей располагалась большая, сверкающая чистотой комната. Она манила к себе светло-зеленым абажуром со свисающими кисточками бахромы над покрытым белой свежей скатертью столом, широким диваном с красивой, резной спинкой — ее сработал сам хозяин — и чудесными кружевными розами — работа хозяйки, манили также фамильные фотографии на стенах под стеклом. Все устремились туда.
Командир, почувствовав, что у него под ногами что-то путается, нагнулся и поднял с пола маленького серого котенка.
— Чей это такой красивый котенок? — спросил он.
— Это мой, мой! — вставая на цыпочки и протягивая вперед ручонку, закричал самый младший Шпитальник.
— Это твой? Ну, на тебе, раз он твой. — Дядя-богатырь нагнулся, отдал Додику котенка и погладил мальчика по голове.