— Странно…
— Что странно?
— То, что ты сейчас спросил про Либкина.
— А что же странного?
— Дело в том, что я сам только что собирался сказать тебе о нем, хотел с тобой посоветоваться.
— О чем же?
— Да о нем, о Либкине. У него что-то совсем опустились руки. Не нравится это мне. Надо принимать какие-то срочные меры.
Тут Эмма рассказал мне о своих последних посещениях Либкина.
— Скажи, — заметил я, — не имеем ли мы тут дело с неким братом по крови твоего Армана Вато?
— В каком смысле?
— Ну хотя бы в смысле отчужденности от всего нашего, нежелания с нами знаться…
Эмма долго ничего не отвечал, затем сказал:
— Не думаю.
И немного погодя добавил:
— Причина, мне кажется, в другом, и вина тут не его, а наша.
— Наша?
— Да, и в первую очередь моя.
— В чем же?
— Я много об этом думал, — сказал Эмма, — и пришел к выводу, что в отношении к этому человеку мы допустили ошибку. Нельзя было подходить к нему с нашими мерками. Он ведь из другого мира, воспитывался в другом обществе. А мы хотели, чтоб он сразу же стал нашим. Разве это делается так быстро? Нужны время, выдержка, да и терпение тоже. Мы слишком нетерпеливы и, вместо того чтобы приблизить человека, оттолкнули его. А это проще всего. Каждый, особенно одаренный, человек, который может быть поставлен на службу нашему делу, важен для нас, за него надо бороться!
— Ты разве мало за него боролся? — возразил я.