— Значит, мало! — решительно произнес Эмма. — Но еще не поздно поправить дело… Хочешь, давай сейчас зайдем к нему?
— Так поздно?
— Говорю тебе — ни в каком смысле еще не поздно. Пошли!
Медленно, на ощупь мы поднимались по широкой деревянной скрипучей лестнице на второй этаж.
Я подумал о том, что поднимаюсь сюда впервые после того памятного весеннего вечера, когда Эмма познакомил нас с только что приехавшим тогда Либкиным. Всплыла вся приподнято-праздничная атмосфера того вечера. Вспомнил, как Эммин гость восхитил тогда нас всех своей красивой внешностью, манерами.
Эмма шел впереди меня. Я полагал, что он постучит, мы подождем, пока нам откроют, но он сразу же толкнул дверь, как если бы та вела в пустое, необитаемое жилище. Я последовал за ним.
В комнате было темно и холодно, как на улице. На нас дохнуло застоявшейся затхлостью.
Эмма куда-то исчез, и в следующее мгновенье я увидел его в другом конце комнаты — у выключателя. Покрытый густым покровом пыли, неопределенного цвета абажур струил какой-то слабый, немощный свет на самую середину пыльного стола, не достигая его краев. Комната утопала в затхлом мраке, и только два окна без занавесок холодно поблескивали слепыми, замороженными бельмами стекол.
«Да есть ли тут живая душа?» — подумал я и хотел уже спросить об этом у Эммануила, но тут я заметил, как он усиленно всматривается во что-то в правом углу. Я тоже взглянул туда и, когда глаза мои немного свыклись с темнотой, различил в углу низкую широкую тахту под тяжелым ковром. Но что это — или мне показалось? Поближе к изголовью ковер как будто топорщился. Я шагнул было к нему и тут же в ужасе отпрянул — в этом гнетущем полумраке из-под ковра уставился на меня живой человеческий глаз, уставился прямо, не мигая… Я глянул в сторону Эммы: видит ли это и он?
Он видел.
— И что же дальше? — услышал я его голос. Слова эти были произнесены негромко, но в напряженной тишине комнаты они прозвучали, как выстрел. — Что же дальше? — повторил он.
Ковер слабо зашевелился, глаз под ним моргнул.
— Либкин, — склонился я над ковром, — что вы делаете с собой, Либкин?
Эмма:
— Никаких вопросов, мы пришли дело делать! — И с этими словами он резким движением сорвал с тахты ковер.
Либкин, лишенный покрова, остался лежать, как и лежал, в одежде, подогнув колени и с просунутыми между ними руками.
— Вставай, Шолом! — тронул его Эмма за плечо.
Тот неловко зашевелился, неожиданно сел и так и остался сидеть с засунутыми между колен руками. Его бил озноб.
Я смотрел и думал: куда все девалось — прекрасная внешность, манеры, апломб? Свалявшиеся волосы на голове, запущенная, косматая борода.
— Что вам нужно? Кто вас звал? Идите!..