Легавый

Бугор — это, стало быть, здоровяк, которого я про себя Портосом прозвал. Тот, что наверху меня пивом потчевал. А Мелкаш — невысокий шустрик, который Арамис. Его я сегодня что-то не видел.

— А сначала, я так понял, собирались всё же барона обнести?

— Не имели таких намерений, — не согласился со мной предводитель гоблинской шайки. — Домишко-то, хоть и барский, но не сильно богатый. Там и брать-то особо неча. Я так разумею, подстава то была чистой воды. Нарочно подбили нас и зазря впутали.

— Вот с этого места поподробнее, — воодушевился я. — Кто подбил и во что вас впутал?

— Дык Клариус, будь он неладен. Сказал, в полдень туда двигать. Сам он вроде как хочет подсобить нашему движению и передать ценности на продажу. А ему, мол, токмо и требуется, что с хозяином потолковать.

— Нихрена себе, потолковал, — покривился я, припоминая учинённое в доме побоище. — И какому ещё такому движению?

— Знамо дело, правильному и справедливому, — с угрюмой решимостью сообщил Жмых и поспешил продолжить: — Да токмо мы эльфячему роду не привыкли доверять. У них свои резоны да каверзы, а мы за справедливость. Потому и решили пораньше к месту заявиться, поосмотреться. А в доме-то народу полнёшенько. Ну, думаем, надул нас Клариус, можно восвояси убираться. Да вдруг как рвануло совсем недале́че, мы чуть не обделались. Кругом переполох, окна взрывом повыбивало, людишки суетятся-бегают. Мы токмо ходу, да, глядь, а к дому эльф наш прошмыгнул. И там суета почти разом прекратилась. Тихо стало, как на погосте.

— И вы, — подстегнул я умолкнувшего гоблина, — в дом Мелкаша заслали?

— Как токмо Клариус оттуда пятки намылил, так и заслали, — кивнул Жмых. — Но токмо Мелкаш наш ничего в доме не брал. Вернулся вскорь бледный весь. Говорит, Клариус покромсал всех в доме, лишь один из человеков жив и остался. Да и тот весь, поранетый и к стулу привязанный, последние, мол, минуты доживает. Мы и ходу оттуда сразу.

— Что ж вы на помощь не позвали?! — возмутился я. — Могли бы барону жизнь спасти!

— Да ты что, дознатчик, ополоумел?! — не менее импульсивно отреагировал Жмых. — Кто ж нас послушал бы? Нас бы и завиноватили! Повязали да на каторгу, как душегубов каких! А мы не такие, мы всех подряд не режем, мы за правое дело стоим! А эксплуататору тому оно и поделом! Нечего на наших костях разживаться!

— Ты ж сам говорил, что дом бедный, — попытался я усовестить зеленомордого революционера. Сто пудов, Жмых с приятелями в боевиках числятся. Вон как его на почве классовой вражды разобрало. — Не сильно, стало быть, и разжился он на ваших костях.

— Раз барон, — гоблин перестал голосить и перешёл на хмурое ворчание, — значит эксплуататор. И неча его покрывать.

— И не думал, — решил я не лезть в бутылку. — Просто он был очень важным свидетелем. Как и, вон, комиссар. А теперь я у разбитого корыта и не знаю, что делать дальше. Кстати, вы почему именно ко мне решили прийти?

— Так узнали мы Силыча-то, а ты с ним крутился, известное дело, — пожал плечами Жмых. — Ты ж из пришлых, раз в дознатчики сразу угодил. А с комиссаром уже в друзьях. А он, хоть и из легавых тоже, но не из знатных господ и завсегда правильным слыл даже среди нашего брата. Гниль издаля чуял и сторонкой обходил. Порешили мы, что не стал бы он с гадом каким якшаться. Значится, и поможешь ты нам, подтвердив, что не при делах мы тут никаким боком.

— Ладно, убедил. Считай, что поверил я в вашу невиновность. Только не ясно, зачем Клариусу подсовывать вам труп и вещи украденные? Ну, в смысле, ясно, что подставить хотел. Да только зачем ему это нужно?

— Это ты сам разбирайся, — пожал гоблин плечами. — А у нас других дел в достатке. Ты, главное, покойника отсель увези и побрякушки эти прихвати. Не ко двору они нам и не по понятиям.

— Увезу. Только выносите его сами. А то я тут в такой переплёт угодил, что места живого на мне нет. Болит всё. Боюсь, не донесу. А я пойду своего товарища предупрежу. Не то он решит, что это меня выносят, и перестреляет вас всех сгоряча.

Прихватив мешок с краденой утварью, я двинулся было на выход.

Так, стоп! Вот растяпа, чуть не прощёлкал клювом. У комиссара ведь блокнот был, куда он постоянно что-то записывал.