Легавый

С десмургией орчанка, конечно, знакомство и близко не водила. Повязки накладывала, скорее, интуитивно. Но, как она обрабатывала раны, мне понравилось. Мазь она какую-то свою притащила, забраковав ту, что подсунул мне Митиано-Тимон. Типа её средство в сто раз лучше. На мои таблетки и вовсе глянула, как на нечто непристойное. Я даже сгрёб всё и от греха запрятал в тумбочку — не дай бог, выкинет ещё, ума хватит.

Не знаю, как на счёт заживляющих свойств, но обезболивала её мазюкалка действительно неплохо. Да и наносила её орчанка нежно, заботливо втирая в кожу вокруг всех ссадин и порезов. Не забыла пройтись и там, где рёбра вроде начали уже потихоньку срастаться.

Под лёгкими и приятными прикосновениями ласковых рук я растёкся по постели растаявшей мороженкой, не переставая однако покряхтывать да постанывать на всякий случай. Пусть знает, зараза хитрая, что не настроен я нынче на постельные игрища по причине практически предсмертного своего состояния. Да и настроение после этой дурацкой дуэли не то.

Но Фимка вроде и не рассчитывала пока что ни на какие ночные подвиги с моей стороны. Обработала все раны с ног до головы, накрыла меня одеялом и удалилась, пожелав сладких снов. Мне даже чуть-чуть обидно стало. Могла бы и поприставать немного для приличия.

Впрочем, поутру орчанка реабилитировалась. Притащила чуть свет завтрак в постель, безжалостно растормошив меня. Да, пока я ел, скинула с себя одежду и прошмыгнула ко мне под одеяло. Прижалась тихонько, заботливо следя, чтоб я не пролил на себя горячий взвар, и выпялилась на меня снизу-вверх преданным взглядом, отчаянно хлопая длинными ресницами и прижимаясь щекой к моему плечу.

Кто сказал, что утро вечера мудренее? Дайте я пристрелю его нах!

Вчерашний целомудренный настрой враз куда-то исчез. Испарился под лучами утреннего солнца. Даже гибель барона, засевшая в душе мерзкой зудящей занозой, как-то перестала вдруг тревожить и позабылась.

Организм мой не подавал каких-либо сильных и тревожных болевых сигналов. Напротив, я был бодр, свеж и полон сил, требующих немедленного приложения. Раны почти ничем о себе не напоминали, а мозг, внаглую отказавшись мыслить здраво, практически без боя сдался под натиском радостно воспрянувших гормонов. Меня даже не пугали ни габариты краснокожей шалуньи, ни её острые клыки, совершенно не желающие прятаться во рту.

Впрочем, хотя в процессе бурного соития этот Фимкин стоматологический изъян особо мне и не мешал. Но до вмешательства ортодонта или даже хирурга я бы на некоторые эксперименты с этой страстной девицей всё же вряд ли бы решился. Ну его нафиг.

— Сударь, — вволю натешившись и накувыркавшись, Фимка успокоилась и улеглась рядом, вновь прильнув ко мне всем телом, — там внизу вас какой-то очень серьёзный господин дожидается. Из сыска.

— Что ж ты, паразитка, сразу не сказала? — выметнулся я из постели и стремглав, прямо босиком пошлёпал в умывальню.

— Запамятовала, — перехватив мой гневный взор, Фимка невинно захлопала глазами.

— Ещё раз запамятуешь, — не повёлся я на этот её финт, — отправишься назад в деревню!

— Господин Тимонилино сказал, что вам надобно выспаться и восстановиться.

— Вот на пару с этим господином и отправишься. Пошлю на хрен вас обоих! Поняла?!

— Да, мой господин.

— То-то же!

Внизу в столовой завтракали, сидя за большим столом, инспектор Холмов и мой типа телохранитель орк. Чёрт, я ведь так привык уже называть его Митиано. Но в присутствии Фимки, да к тому же памятуя о том, что так звали настоящего её брата, язык не поворачивался произносить это имя.

Плевать мне на конспирацию. Всё равно никого этим уже не обманешь. Будет Тимоном, и точка.

— Господа, приветствую вас, — отсалютовал я приятелям. — Прошу прощения, что заставил ждать.