Психолог

Муж помогал в деревне местным, иногда мог пропасть в лесу на целый день (что он там делал?), но всегда исправно возвращался домой к позднему вечеру, чтобы поцеловать жену и обнять детей.

И именно к ним первым в деревне явился вервольф, нарушив практически идеальную семейную идиллию.

Теперь дом пустовал. И в нем было жутковато. Поговаривали, что после того случая никто из местных не отваживался подойти близко к дому. Деревенский народ частенько бывает суеверным, но тут их опасения Зигмунд целиком и полностью разделял.

– Умершего звали Рестар. Он… был хорошим человеком, – с видом духовника и голосом следователя произнес староста.

Был. Когда-то он был. А сейчас уже нет. Подобная изящная мысль о столь быстром превращении человека в ничто на мгновение очаровала Зигмунда.

– Если так, то это большая утрата для мира, – Зигмунд решил подражать манере старосты и высказываться о смерти так же поверхностно, но осторожно.

Он осматривал скудно обставленную комнату, в которой мебель, вся перевернутая вверх дном, все еще оставалась в своем хаотично безобразном положении. Но он практически не видел этого окружения, не подмечал. Все его внимание было сосредоточено на ответах своего собеседника. И в этот раз он решил даже не устанавливать прямого зрительного контакта, почему-то он посчитал это излишним. Поэтому он и осматривал комнату рассеянным взглядом, медленно перемещаясь по руинам царивших здесь ранее любви и домашнего уюта.

Интересно, когда в своей жизни он совершил ту самую ошибку, лишившись возможности жить так, как эта семья? Жить в любви, понимании и согласии. Выполнять простую работу, воспитывать своих детей, не испытывая столь неприятного экзистенциального кризиса. Когда это все было возможно, когда у него был такой шанс и когда он все испортил?

Наверное, в тот самый момент, как он появился на свет.

Он вновь прислушался к своему собеседнику. Вокруг не было ни души, поэтому Зигмунд отчетливо слышал даже дыхание мужчины. Столь неприятное и долгое соседство с темной душой иногда открывает в человеке невероятные и не всегда отрицательные качества.

Глубокого вздоха после последней фразы Зигмунда у старосты не было, он был спокоен. Но легкая пауза и заминка в голосе перед следующей его репликой выдавали то, что мужчина теперь старается аккуратно подбирать слова. Они не шли у него из души, не слетали с языка, а лишь грамотно выстраивались под строгим присмотром разума.

– Рестар не был местным, Зигмунд. Он прибыл к нам однажды из других краев, сказал, что хочет начать новую жизнь. И мы приняли его, а затем он стал членом нашей большой семьи.

Эдакое вступление к детской сказке. Немного высокопарно, но придраться по сути невозможно. Если подчиниться атмосфере, конечно. Но Зигмунд был уже в том преклонном возрасте, когда начинаешь любить сказки всем сердцем, но перестаешь понимать значение былых слов, что всегда казались тебе обыденными. Совершенно теперь не понятно, что такое любовь. А вера? Кажется, что люди употребляют эти слова настолько часто и прозаично, что уже забывают вкладывать в них хоть какой-то смысл, выстреливая из своего рта бездушные оболочки, лишенные содержания.

Но во все эти слова, даже при таком безумном раскладе, продолжают верить, продолжают им поклоняться. И Зигмунд чувствовал себя совершенно ущербным среди остальных людей, он более не чувствовал прочной опоры под ногами. Ведь он не понимал теперь, что такое любовь и что значит любить. Вся высокопарная смысловая нагрузка буквально испарялась, когда он пытался обхватить ее своим сознанием.

И чем больше он думал над этим, тем чаще он приходил к выводу, что он попросту разучился любить. И умел ли он это делать вообще когда-то в своей жизни? И какой конец ожидает такое недоразвитое существо, коим он являлся?

Он от всей души надеялся, что конец будет быстрым и не таким мучительным. Интересно, эти люди… они умерли быстро? Каково это, когда тебя разрывает на части огромное чудовище? Веришь ли ты в любовь в последние минуты своей жизни или только кричишь, корчась от своего безобразного существования?

– И это семья настояла на том, чтобы он жил в отдалении? – слегка ироничным голосом спросил Зигмунд.

Прислушался. Снова нет признаков вздоха. Дыхание ровное, спокойное.

– Он сам так решил, – сухо парировал староста. – Рестар не очень любил находиться в обществе, но все в деревне уважали его за дела, а не за характер. К тому же он никогда не проявлял признаков грубости или пренебрежения по отношению к остальным.

Бесполезно. Прочнейшая стена. Кем же был этот удивительный человек, если он мог столь поразительно скрывать свои настоящие эмоции? Такой вопрос Зигмунд хотел бы адресовать по отношению к старосте и к его способам психологических манипуляций сознанием. Мужчина как будто отражал мысли собеседника обратно, четко подражая заданному тону и давая абсолютно выверенные ответы.