Борзеевич хохотнул, подавившись блином со сметаной.
– Манька, железо отведала – чем не хлеб? – растянул он улыбку от уха до уха. – И для ума, и для души, и для тела – где бы еще столько мудрости набралась? Осталось прыгнуть с Храма да посмотреть, понесут ли ангелы, а там и Царства Мира узришь.
– Так то Йеся – Сын Божий! – опешила она. – Меня-то с какого рожна ангелы понесут? Докатились! Кто он, а кто я? Совсем крыша поехала?
– Сына-то как раз не понесли, – округлил и без того круглые глазенки Борзеевич. – И Царства посмотреть отказался, и камни ему оказались не по зубам. Ты каким местом Писание читала?! – укорил он. – «Приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал в ответ: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих. Потом берет Его диавол в святой город и поставляет на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут, да не преткнешься о камень ногою. Йеся ответил: написано также: не искушай Господа Бога твоего. Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает все царства мира и славу их, и говорит: всё дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Йеся говорит: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи…»
– М-да… – задумался Дьявол, подперев щеку. – «И был он искушаемый в пустыне сатаною, со зверями, и ангелы служили ему» … Я, Борзеевич, все пытаюсь понять, какие звери? Скорпионы ползали у ног? А ангелы за водой бегали или пироги из песка лепили? «И после этого взалкал…» Что же такое в пустыне взалкал Сын Божий, что сразу после этого исполнился силой духа и пошел проповедовать Писание?
– Кушать, наверное, сильно захотел, понял, что без труда – не вынешь рыбку из пруда… – заметив, что Манька поморщилась, услышав знакомое, но незнакомое слово, Борзеевич пояснил: – Алкать – желать нечто противозаконное. Когда его одернули на вытоптанном поле, он прикрылся делами тех, кто нарушал законы до него: «Разве вы не читали, что сделал Давид, когда он взалкал и вошел, и ел хлеба предложения, которые можно есть одним священникам, и давал бывшим с ним?»
– Другим можно, а ему нельзя? – усмехнулся Дьявол.
– Давайте еще Отца избранного народа попинаем… – недовольно укорила Манька сотрапезников. – Уж его-то нельзя заподозрить в сомнительных связях с вампирами, он, можно сказать, у истоков стоял.
– Ох, Манька, да разве Давид – Благодетель Богу? – изумленно-укоряюще уставился на нее Дьявол. – Убивает людей, рвется к трону, обманывает, грабит, не гнушается проклятиями… Пример тому – Навал и Авигея: царский пир, окаменевшее сердце, десять дней – и Навал умирает, а Авигея становится женой Давида, со всем его имуществом в приданое… Где еще такую дуру сыщешь, чтоб тысячными стадами и землями за сомнительную честь стать шестой нелюбимой женой заплатила? И Бог у народа в одном лице – Благодетель, но о-очень больной! То, иди, то не иди, то забьют, то не забьют, то помазанников ищет, то проклинает, то поднимает, то, говорит, подохнете все, то нет, будете жить… Думаешь, сын его, Соломон, оставивший печати демонов, на себе их все исследовал? Кто бы посмел на него проклятие наложить? А жен на что столько? У тебя, вон, одна могильным камнем, а и то голову поднять не можешь.
– Ну, если говорить о хлебах предложения, вряд ли что-то умное там лежало, – выдвинул версию Борзеевич. – Отец на сына, сын на отца, даже кузнеца своего не имели, и только Помазанник – свят!
– Ты и на Давида решил поклеп возвести? – возмутилась Манька до глубины души, сурово смерив Дьявола. – Он тебе псалмы посвящал, а ты что?!
– Думаешь, Благодетели мало в твоей земле молились? – усмехнулся Дьявол. – В одном псалме он – Бог, в другом – больная немощь, в третьем – угрожает, в четвертом – призывает врагов, в пятом – стыдит… Вот ты – встала и сказала: «Чем же я хуже Благодетеля, если Бог один и все одинаково сотворены им?» Естественно, вампиры знают, в чем их преимущество, и как сделать проклятие знамением. И ответит: «Приди, принеси кадильницу – и увидишь, с кем Господь!» И буду на стороне вампира. У него в земле молитва, а у тебя могила. Подниму то и другое. Но не потому, что одних люблю больше, других меньше – для меня все равны, просто помогаю человеку увидеть его землю. Если б я завел любимчиков, был бы я Богом?
– Ну-у… – неопределенно протянула Манька. – Молитвы должны быть к месту. Плохо – одна, радостно – другая, беда пришла – третья.
– «Остры стрелы Твои; народы падут пред Тобою, они – в сердце врагов Царя. Престол Твой, Боже, вовек; жезл правоты – жезл царства Твоего. Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие, посему помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости более соучастников Твоих. Все одежды Твои, как смирна и алой и касия; из чертогов слоновой кости увеселяют Тебя… Излилось из сердца моего слово благое; я говорю: песнь моя о Царе; язык мой – трость скорописца…
Дочери царей между почетными у Тебя; стала царица одесную Тебя в Офирском золоте. Слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое, и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей; ибо Он Господь твой, и ты поклонись Ему. И дочь Тира с дарами, и богатейшие из народа будут умолять лице Твое…»
Где тут меня славят? Разве, не Царя и Царицу славишь в своей земле?
Или: «Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал, как человек без силы, между мертвыми брошенный, – как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты. Ты положил меня в ров преисподней, во мрак, в бездну. Отяготела на мне ярость Твоя, и всеми волнами Твоими Ты поразил меня. Ты удалил от меня знакомых моих, сделал меня отвратительным для них; я заключен, и не могу выйти…»
А ты, разве, можешь сказать о себе другое? Найди мне хоть одну молитву, где проклятый молился бы за себя: «Я попал в капкан Царя и подельников его, попирает Царь землю мою – избави меня, Боже, от капкана и всех этих разбойников!»
– Это что, опять против меня? – Манька раскрыла рот от изумления.
Борзеевич ехидно захихикал, а Дьявол пожал плечами:
ebooksa