– А какая у меня судьба? – шмыгнув носом, спросила Манька напрямую. Уловиться на хитросплетения господина Упыреева она не торопилась. Хоть и предсказатель он был еще тот, честность его вызывала сомнения. Если и был кто проклинающий ее на земле, то он первым стоял на очереди. Может, хорош тот Господь, который возьмет его в свидетели, да только не ее это Господь. Страшно с такими, кровью отмытыми. Заковал ее в железо, а кто повинит его? Дурак Господь и бельмо на глазу, если обман не видит? Ну, наберет Упыреевых в рай, и Свет стал Тьмою, тогда уж лучше в ад. – Вам, дяденька, есть за что любить Благодетельницу, а мне от нее какая польза, если мелет языком, как сорока над трупом, да так мелет, что за длинный язык не поймать. Вранье все, от первого до последнего слова. Замылить глаза людям – вот и вся праведность.
От ее слов кузнец побагровел.
– Искра Божья – Благодетельница наша, денно и нощно печется о благе подданных – и оттого ей Царствие Божье. Случись что, весь народ на колени встанет, чтобы молить Бога за ее здравие, – зло процедил он сквозь зубы. – А перед тобой одна дорога: как попадешь в Царствие Небесное – гореть в геенне огненной. Ты, вон, хоть в петлю залезь – люди только перекрестятся, что избавил Бог от беды. Вот и не обременяла бы людей-то. Иди, Маня, иди. Свет – он всегда в конце туннеля, а после покажи мне, а то мы дураки тут, не видим, не знаем, – и внезапно спохватился: – Ой, да, Маня, ты ж за навоз-то не расплатилась! – вышел, грубо схватил за руку, вывернул запястье, достал из кармана отложенные на дорогу деньги, отсчитал незакрытый долг. – И не пачкай штакетник! —отодрал ее стиснутые пальцы от забора, грубо толкая к дороге. – Иди-иди! – махнул рукой.
– Печется… – проворчала Манька, удаляясь от дома Упыреева. – Если печется, почему живу хуже всех?
Чувствовала Манька, лицемерит господин Упыреев, зловеще прозвучали его слова, и хищный взгляд уловила, но сама знала, как-то неправильно она любит Спасителя Йесю.
А как любить, если отдачи нет?
Бог живым должен быть, страшным в гневе, щедрым, когда правильно поступают, и чтобы объяснить мог, когда человек хотел бы, да не знает, как. Но правда в словах Упыреева все же была: ни на том, ни на этом свете не было у нее помощника и заступника, и молитвы ее никто не слышал.
Бога Манька уважала, но помощи не ждала. Не видела она Его промеж людей, и на мучения ее Отец Небесный взирал равнодушно. Разве что перед сном, убивая тяжелые мысли, внушал глупую надежду: «Маня, понимаю, в глазах песок и соль сыпалась на рану, но теперь усни, а завтра будет новый день…»
Казалось, теплый голос в мысли шел издалека, легкий, как ветер. Может, и не было его, может, придумывала она, чтобы себя успокоить.
И разве этот голос принадлежал Господу Йесе?
Местный представитель Спасителя, иерей Свекл, запретил слушать его, обозначив дьявольским наущением, и она не понимала почему, вроде мысль была здравая.
Впрочем, иногда следующий день оказывался хуже предыдущего…
В церковь она принципиально не ходила, протестуя против несправедливости. Однажды Святой Отец запретил хоронить на кладбище измученную жизнью и изувером-мужем женщину, как самоубийцу, а спустя неделю тот же Батюшка простил изуверу грехи, причастил, побрызгав святой водой и помазав душистым маслом… – и выразил соболезнование!
Поведение Отца Свекла оскорбило ее до глубины души. Разве он собственник кладбищенской земли, чтобы отказать покойнику? Разве он судья, чтобы грехи изуверу прощать? И как он может быть уверен, что Бог простил, если Бог об этом ни словечком не обмолвился?
А сомневаться она начала еще раньше.
Однажды, на глазах у нее, к Батюшке подошла нищенка и попросила дать ей свечку, чтобы поставить за себя. Отче прямехонько отослал женщину в церковный магазинчик. Женщина замялась, признавшись, что денег у нее нет, и что свечка ей нужна как раз для того, чтобы попросить помощи у Бога, потому как ей нечем накормить детей. Батюшка посмотрел на нее с жалостью, но в глазах его и в словах утешения прозвучал укор. Сначала батюшка посетовал, что пожертвования скудные, и прихожане его все бедные, потом обвинил нищенку в том, что она толкает его на преступление, потому как взяв свечечку у продавщицы, ограбит ее, а потом еще минут десять рассуждал, что свечки тем и хороши, что человек жертвует, ведь и Господь Йеся должен пожертвовать временем, чтобы устроить человека, и что Бог тому дает, кто Ему дает, а если не дает, значит Ему отдали не от чистого сердца и без веры.
Манька денег нищенке дала, но сразу предупредила, что сколько бы свечей за себя ни поставила, жизнь лучше не становилась, зря только деньги извела, и посоветовала купить хлеба и макароны, так надежнее.
Наверное, прав был Батюшка, Спаситель Йеся знал, что мороки с нею будет много. Выводить в люди богатого человека проще. Заметно – и сразу слава. Удвоил состояние кузнеца, как не заметишь, если два дома, два завода, поле вдвое и коровников тоже два, или ей зарплату – как заметить, если долгов вчетверо больше?
Из наставлений дядьки Упыря, сказанных на понятном языке, она уяснила, что не след ей пугать Посредницу высказываниями по поводу неприятнейшего запаха в избе. Гнилостные выбросы из тела несовершенных людей редко пахли по-иному. Она клятвенно заверила его, что, когда Посредница вынет ей внутренность, чтоб загаженный отход выказать Благодетельнице, подобного с нею не случится, будет она смирной и ни при каких обстоятельствах не станет воротить нос и сопротивляться, и сделает все, как та скажет, лишь бы дело не осталось без рассмотрения.
А еще господин Упыреев наказал поклониться мудрым наставлениям, коими ее будут потчевать в имениях, предоставленных величайшими повелениями Благодетельницы народу лживому и проклятому от века. Были такие, и путь ее лежал как раз по территории заповедной зоны. И даже предрек, что там она вполне может остаться навеки, что было бы для всех предпочтительней.
ebooksa