— Вы миссис Максуэлл?
— Да, это я.
— Из Санта-Барбара?
— Да, — чуть хмурясь, кивнула она.
— В таком случае квартира, в которой вы проснулись утром в день святого Патрика, была моей квартирой, — сказал Митч, сердясь все больше. — И я не понимаю, почему вам вдруг изменила память.
— Что тут происходит? — Раздался мужской голос.
Митч повернул голову и сразу решил, что перед ним стоит мистер Джулиус Максуэлл. Это был среднего роста, плотный мужчина, с густыми, тронутыми проседью волосами и черными глазами, властно смотревшими из-под мохнатых бровей. Казалось, все в этом человеке кричит о богатстве и наглости, о привычке приказывать и повторять «я» и «мое».
— Джулиус, — заговорила женщина, — этот человек знает мое имя. Он твердит о каком-то утре в день святого Патрика.
— Вот как!
— Он утверждает, что я была у него на квартире, здесь, в Лос-Анджелесе.
У Брауна вдруг мелькнула мысль, что все, кажется, проясняется. Очевидно, муж Натали так и не узнал, где она провела ту ночь. Поэтому-то Натали и делала вид, будто не знает Митча, тем более, что Джулиус Максуэлл должен был вот-вот явиться сюда. Но что-то в поведении миссис Максуэлл опровергало такое предположение. Она не выглядела слишком обеспокоенной, ее замешательство казалось даже наигранным.
Ну что ж, придется оставаться галантным.
— Я, видимо, ошибся, — проговорил он. — Но какое поразительное сходство! Возможно, у вас есть двойник, мэм?
Митч считал, что он поступает благородно, давая даме выход из тяжелого положения.
— Двойник? — вызывающе повторил Максуэлл. — Двойник, который пользуется именем моей жены?
Митч решил, что перед ним — дошлый человек и что версия «двойника» может оказаться несостоятельной.
— В таком случае извините, — с непринужденным видом сказал он.
— Садитесь и рассказывайте, — почти приказал Максуэлл. — Мистер…
— Браун, — коротко ответил Митч.
Он уже решил было повернуться и уйти, но взглянул на Натали. Она открыла сумочку и достала пудреницу. Этот жест взволновал его: что это — притворное равнодушие или какая-то трогательная доверчивость? Или еще что-то? В Митче заговорило любопытство, и он сел.