– Конечно-конечно, – с натянутой улыбкой уверил он. – Я и сам знаю, вы же так прекрасно рассказывали и показывали на позапрошлом занятии!
На позапрошлом занятии Карик с друзьями проводили стрим-экстрим примерно на сорок тысяч участников из множества миров, с невообразимым количеством зрителей. А главный челлендж и экстрим был в том, чтобы каждый из участников, который находился в это время на уроке, бизнес-встрече или другом неудобном общественном мероприятии на любой из планет этого квадранта – должен был нарушить приличия и заорать случайное слово, когда рандомизатор выдаст его очередь. Для Карелиса таким случайным словом оказалось «Пердулентно!» – его юный дипломат и выкрикнул во всю силу лёгких в самый неподходящий момент.
Впрочем, Карик тут же нашёл блестящее объяснение и уверил наивных лекторусов, что таким образом выказал восхищение грандиозной красотой андарских асимметричных сводов и волновых куполов. Короче говоря, пройдоха и вправду мог что-нибудь запомнить из той лекции. В конце концов, его улучшенные нейроны класса S-превосходный умели обрабатывать информацию сразу пятью потоками! Неужели он не подстраховался и не отдал хотя бы один, самый фоновый из этих потоков, под учёбу?!
– Кха-кха, – важно сказал Карелис, принимая позу знатока. – Свой ответ я посвящаю многоуважаемой грядущей королеве Вектории и её отсталой, никому не нужной планете Фигнис-6.
Негодующий взгляд шести гроздьеглаз её будущего величества было трудно классифицировать по шкале возмущения Петрова-Васечкина: он не умещался в эту шкалу.
– Ближе к делу, грядущий консул, – строго сказал лекторус. – У вас осталось двадцать две секунды на ответ.
– Конечно, конечно, – мальчишка набрал побольше воздуха, и затараторил. – Андарская архитектура является агармоническим сочетанием двух враждебных культур, и это сочетание, по общему мнению специалистов, вызывает чувства неявного противоречия и эстетического дискомфорта, которые требуют коррекции соотношений и мер, присущих андарскому стилю. Но любая попытка коррекции лишает сплав его достоинств и превращает в образец неуклюжей и бессмысленной эклектики. Таким образом, ключевая особенность андарской архитектуры заключается в её имманентном вопрошании о разрешении неразрешимого. Нам остаётся лишь принять её несовершенные черты и жить с ними.
– Так. Возникновение и влияние? – напомнил лекторус.
– В пост-галактике андарское наследие стало классическим символом мира после опустошения, которое принесла война Миллиона Миров, – пухлые плечи будущего дипломата театрально опустились, а двойной подбородок трагически вздёрнулся вверх. – Свидетельством того, что даже тысячелетняя смертельная вражда способна привести к миру и стать истоком новой культуры. Ну а возникновение…
Тут Карелис не выдержал и глуповато хмыркнул.
– Андарский стиль возник стихийно, при использовании ментального контура мордиал во время… ну во время… глубоко личной встречи! Когда влюблённые, принадлежащие к древним родам, выразили чувства в, хых, поцелуе. И это привело к официально худшему, самому провальному свиданию в новейшей истории! Уфф. Вот лузер, – уже тише пробормотал Карелис.
– Блистательные познания, – одобрительно оценил лекторис. – Но вы не успели дать ответ в отведённое время.
Пухляш резко побледнел.
– Вы опоздали на две с половиной секунды, как раз столько времени у вас ушло на колкость в адрес её будущего величества Вектории и её равноправной планеты Фигнис-6. Поэтому я лишаю вас буфетных привилегий на неделю.
– Ааааа!
Грядущий консул Карелис истерично заверещал и рухнул в самоиндуцированный гормональный обморок.
Её грядущее величество счастливо улыбнулась.
✦
– Что? – тяжело дыша и оглядываясь, спросил Фокс. Собор давил на него, тысячелетия истории смыкались над головой. – Тебе не нравится?
– Красиво… слишком красиво, и чуть-чуть неправильно, – в глазах озиравшейся Аны внезапно блеснули слёзы, её лицо дрогнуло, словно ей было трудно выносить то, что они вместе создали. – Знаешь, я выросла в этих колоннах и светлых волнах. А здесь они переходят в тёмно-серые своды и шпили, такие гордые и красивые… но чужие. Как будто враг прокрался в моё детство, захватил душу, и всё родное перестало быть моим, понимаешь?! Прости, это ведь из твоей жизни. И оно удивительно: эти серые линии такие завершённые, строгие, но и наши дивно хороши, а вместе они ещё прекраснее… Но это так грустно, Одиссей! Я не знаю, почему… Почему?!