Кристина больше не придет

22
18
20
22
24
26
28
30

Я молчала, не зная, как ответить на такой комплимент. Сообщить, что чуть не умерла со страху, представив, что маньяк, пожалуй, может мне и поверить?

— Вы и правда совсем… необычная, — он перестал улыбаться. — У меня уроки уже закончились. Может, после записи сходим в мороженицу на углу? — и он задорно подмигнул.

— Да! — выпалила я, чуть задумалась и для верности сказала: — Только я напишу друзьям, они будут волноваться, если я вовремя не вернусь домой.

— Конечно, напишите, что трапезничаете со мной, — развеселился он. — Я вас и домой доставлю. Никакому маньяку в обиду не дам, так и скажите.

Телеблондинка позвала его, поманив наманикюренным пальчиком, он отошел от меня, проникновенно сказал на камеру, как ему жаль погибшую Кристину, и как он до последнего надеялся, что это недоразумение, она найдется живой и здоровой. И до сих пор не может поверить, что такой юной девочки больше нет среди живых. Закончив, он снова вернулся ко мне и тихо спросил:

— Готовы к побегу?

Я кивнула, и мы, не оглядываясь, синхронно пошли к выходу со школьному двора.

В кафе-стекляшке было тихо, из пяти маленьких столиков был занят только наш. Дантес заказал нам по стаканчику шоколадного мороженного, щедро политого клубничным джемом, и мы ели его крошечными ложечками, пытаясь не замерзнуть — стеклянные стены кафешки неважно держали тепло.

Дантес рассказывал про школьные сочинения, приводил забавные фразы, мы перешли “на ты” и умудрились даже поспорить по поводу школьной программы по литературе, словом, отлично проводили время, и мне даже удалось не то чтобы забыть про Водяного, но хоть немного отодвинуть жуткие мысли куда-то на задворки сознания. И тут зазвонил мой телефон. Гена!

Я сбросила звонок, но телефон зазвонил снова. Журналист оказался редкостно упорным. Дантес с недоумением смотрел на меня своими шоколадными глазами, и в конце концов я решила все же ответить и словами через рот послать Гену в пешее эротическое путешествие, раз уж по-другому никак.

— Чего тебе… — резко начала я, но он перебил:

— Зайди в Инсту Насти! Срочно! — и отключился сам, прежде чем я успела ответить.

— Что-то случилось? — Дантес немного побледнел.

— Похоже на то, — неуверенно ответила я. — Не возражаешь, если я один сайт открою?

— Хоть два, какие могут быть возражения? — но смотрел все так же вопросительно.

Я зашла в Инсту Солнышка. На сей раз на странице красовалось видео и надписью: “Ее последние мгновения”.

Я нажала на него, но сначала даже не поняла, что там происходит. В полутьме на полу извивалось что-то светлое, раздавались истошные женские крики, картинка плясала, словно у оператора дрожали руки. Затем крики стали четче: “Спасите””” Неееет”.

Дантес вскочил и теперь стоял у меня за плечом, глядя на экран. Он сильно побледнел, и, кажется, хотел что-то спросить, но губы не слушались. Взяв себя в руки, я немного прокрутила страницу вниз, и увидела три фотографии.

На одной Настя в желтом плаще как-то боком лежала на дощатом полу, ее руки, похоже, были связаны за спиной. На другом фото на том же месте лежал уже большой холщовый мешок. А на третьем на том же мешке, словно на прилавке, были разложены украшения. Зеленые малахитовые бусы, до боли похожие на те, что пропали из моего дома вместе со шкатулкой Олеси. Колечко с бирюзой, которое она часто надевала на телевидение. А вот длинное ожерелье из переливающегося зеленоватого чешского стекла в три ряда я не узнала — возможно, оно принадлежало самой Насте.

Дыхание над моим ухом становилось все более хриплым. Я выронила смартфон на стол и обернулась — похоже, Дантесу было совсем нехорошо. Губы посинели, он весь дрожал, и опирался на мой стул так, что казалось, вот-вот упадет. Вскочив на ноги, я обхватила его за плечи и, чуть не уронив, усадила на свое место, мельком подумав — хорошо, что он пошел в преподаватели словесности, а не, к примеру, в полицию или там в пожарную команду. С такой чувствительностью лучше от криминала подальше.