И тогда я написала несколько отвратительных, чудовищных рассказов.
В колледже передо мной открылся целый мир. Проза и стихи, которые мы читали на семинарах по литературе и философии, впервые дали мне надежду, что когда-нибудь я смогу занять место среди себе подобных. В моих новых необычных друзьях и в некоторых текстах я как будто нашла недостающую часть себя. Кто-то хочет стать богатым и знаменитым, а мы с друзьями желали стать настоящими. Постичь суть жизни. (Вообще-то секса мы тогда тоже хотели.) Я глотала книги, как витамины, боясь, что без них так и останусь аморфной, замкнутой в себе субстанцией, которая никогда не додумается до чего-то серьезного и не достучится до других. На целых пять недель я стала социалисткой, но потом устала мотаться на автобусе к месту партийных сборищ. Меня тянуло к маргиналам, активистам этнических сообществ, в театральные тусовки, к поэтам, радикалам, геям и лесбиянкам. Все они по-своему помогли мне стать тем, кем я так отчаянно хотела быть: политически активной, интеллектуальной, творческой личностью.
Благодаря друзьям я открыла для себя Кьеркегора, Беккета, Дорис Лессинг[7]. У меня голова шла кругом от изобилия духовной пищи. Помню, тогда же я взялась за Клайва Льюиса[8] и в «Настигнутом радостью» прочла, как он заглянул себе в душу и обнаружил там «зверинец желаний, трясину тщеславия, рассадник страхов, сад любовно взращенной ненависти». Мне как будто отпустили грехи. До того я думала, что люди, которыми так восхищается мир, — носители добра и знания — не скрывают ничего подобного и тем отличаются от таких, как я и, скажем, Тулуз-Лотрек.
Я стала писать по-студенчески наивные заметки для газеты колледжа. К счастью, я и была студенткой. С учебой и всем прочим у меня не ладилось — кроме одной области. Я получала самые высокие оценки по английскому языку и литературе и писала лучшие работы на курсе. Но этого моему честолюбию не хватало; я хотела славы. Поэтому в девятнадцать лет я бросила колледж, чтобы стать знаменитой писательницей.
Но вернулась в Сан-Франциско и стала широко известной машинисткой в компании Kelly[9]: прославилась медлительностью и плаксивостью.
Я то и дело рыдала от скуки и нежелания верить, что все это происходит со мной. Затем мне удалось устроиться секретаршей в большую инженерно-конструкторскую компанию. Я работала в отделе контроля безопасности атомных реакторов и буквально тонула в лавине циркуляров и таблиц, которые велено было печатать в трех экземплярах. Это было так тяжело и скучно, что у меня под глазами залегли темные круги, как у енота. В конце концов я обнаружила, что изрядную часть бумажек можно просто игнорировать и никто этого даже не заметит. Тогда у меня появилось время писать рассказы.
«Работай понемногу каждый день, — твердил мне отец. — Как будто играешь гаммы на пианино. Договорись сама с собой, что займешься этим. Держи слово, выполняй уговор. И обязательно дописывай каждую вещь до конца».
И вот я украдкой набрасывала кое-что на рабочем месте и еще час-другой писала по вечерам. Нередко я брала блокнот и ручку и устраивалась за столиком где-нибудь в кафе. При этом я выпивала изрядное количество вина, потому что писателям так положено. По крайней мере так делали отец и все его друзья. Им это помогало; правда, к тому моменту наметилась новая нехорошая тенденция: несколько человек из их компании покончили с собой. Конечно, для отца это было страшным ударом. Но мы оба продолжали писать.
В конце концов я перебралась в Болинас: отец и младший брат переехали туда годом раньше, когда родители разошлись.
Я зарабатывала на жизнь частными уроками тенниса и уборкой домов. Каждый день в течение почти двух лет я писала разные отрывки и зарисовки, но главным образом работала над шедевром под названием «Арнольд». Это был рассказ с таким вот сюжетом: главный герой — лысый бородатый психоаналитик Арнольд — проводит день в компании начинающей писательницы и ее младшего брата. У обоих молодых людей легкая форма депрессии. Арнольд пытается помочь им профессиональными советами, но в итоге сдается. Он встает на четвереньки и начинает ползать туда-сюда, крякая по-утиному, чтобы развеселить писательницу и ее брата.
Мне всегда нравилась эта коллизия: парочка психов или неудачников натыкается на какого-нибудь шута или иностранного чудика. И он выкидывает всякие фортели, которыми как будто говорит: «У меня тоже полно проблем и не все дома! Зато смотрите, как я умею ловить кроликов!»
Рассказ был чудовищен.
Я писала еще много всего: заметки об окружающих, людях из моего города, моей семье, моих воспоминаниях. Я описывала собственное душевное состояние, великие планы и низкую самооценку; заносила в блокнот смешные разговоры, которые довелось услышать. Я стала как корабельная крыса: уши-локаторы все время настороже. И научилась записывать все, что улавливала.
Но усерднее всего я работала над рассказом про Арнольда.
Раз в несколько месяцев я отправляла очередную версию Элизабет Макки. Она была папиным литературным агентом в Нью-Йорке.
«В этот раз уже почти получилось», — неизменно писала мне Элизабет.
Это тянулось несколько лет. Я отчаянно хотела издаваться.
Недавно один проповедник при мне сказал, что надежда — вечный круговорот терпения. От себя добавлю: писательское ремесло тоже. Из тьмы рождается надежда. Упрямая надежда, что если ты выйдешь к людям и станешь честно делать свое дело, в конце концов наступит рассвет. Надо ждать, наблюдать, работать — и не сдаваться.
И я не сдавалась, прежде всего благодаря папе и его вере в меня.
К несчастью, когда мне исполнилось двадцать три, я получила настоящий сюжет для книги. У отца обнаружили рак мозга. Он сам, я и мои братья были раздавлены, но кое-как умудрялись держаться. Отец велел мне запоминать и записывать. «Ты расскажешь свою версию, — говорил он. — А я свою».
ebooksa