Моя мать являла собой странное зрелище даже для Эверсити. Подкожные импланты сделали ее глаза золотыми, а кожу серебряной. Она сияла в тусклом свете свечей, но на ее серебряном лице трудно было разглядеть какие-либо чувства. Глубоко вдохнув наркотический дым, она оглядела меня.
Из ее длинной трубки, изготовленной из слоновой кости, исходил сладковатый аромат наркотиков. Он вызывал у меня тошноту, но наркотики оставались одной из немногих ее радостей.
- Рудди, - произнесла она, выдохнув дым вместе с моим именем.
Один ее глаз закрывал аугметический монокль. В его свете я видел, как мигнул пикт-снимок ее кожи. Миниатюрный экран потемнел, когда она сдвинула монокль, и я взглянул в ее золотые глаза. В них не было ничего.
- Я хотел выглядеть хорошо… ради отца, - сказал я.
Поверх черного обтягивающего костюма я надел комплект боевой брони, изготовленной лучшими мастерами Эверсити. Мать подозвала меня, слегка кивнув, ее серебряная кожа блеснула в тусклом свете.
- Ты похож на него, - заметила она. Это был не комплимент. Мой отец был некрасивым человеком, и я унаследовал его грубоватую внешность.
- Будь осторожен, Рудди, - произнесла моя мать. – Иначе ты станешь похож на него и в другом.
Ее слова уязвили меня.
Сейчас, конечно, я стал умнее. Я знал симпатичных мужчин и красивых женщин, которым не очень-то помогла их внешность. И я привык, что меня считают некрасивым. Я научился не позволять другим людям причинять мне боль. Чувства подобны минам-ловушкам. Чистая совесть определяет разницу между бессонницей и крепким сном.
Что-то на коленях моей матери шевельнулось. Это была одна из ее ручных обезьянок, прятавшаяся в складках ее юбки, облаченная в бархатную шляпку и куртку из расшитого шелка. На ее шее был застегнут электроошейник управления, его нейросхемы вживлены в затылок обезьянки. Кажется, ее звали Чертенок, хотя я в точности не знал – да и не хотел знать – кого как зовут из зверей моей матери. Они мне никогда не нравились, потому что всегда были моими соперниками в борьбе за ее внимание. Когда мать подняла обезьянку и прижала ее к груди, я не отреагировал на эту попытку подразнить меня, но потом обезьянка потянулась и достала из складок платья матери мой заводной титан «Радамеор».
Его заводной механизм был давно сломан, раскраска – синий цвет с языками пламени – потерта и исцарапана, пушка «Инферно» не один раз отломана и приварена к руке заново. Но все-таки титан был мне дорог.
- Это мое, - сказал я.
- Ты же больше не играешь с ним. Ты уже вырос, - в словах моей матери явно слышался оттенок ехидства.
- Не играю, - кивнул я. – Но он все равно мой.
В моей голове мелькнул калейдоскоп воспоминаний, как я играл с Прыгуном и другими моими товарищами по играм, которых купила моя мать – людьми и сервиторами. Мы уставили пол моей комнаты металлическими гвардейцами. Моя кровать стала вратами Имперского Дворца на Святой Терре, и «Радамеор» прокладывал путь сквозь легионы предателей.
Моя мать снова пыталась уязвить меня, но я никак не проявил своих уязвленных чувств.
Она увидела, что ее попытка не удалась, или, возможно, в своем наркотическом ступоре ощутила некое чувство вины.
- Кажется, только вчера ты был маленьким мальчиком. А теперь…
Ее глаза моргнули, и я увидел, как по ее серебряной щеке скатилась золотая слеза. За всей ее претенциозностью и пристрастием к блестящей роскоши она все же любила меня. Это была удушающая, подавляющая любовь, но в основе ее были лучшие побуждения. И она знала, что сейчас теряет меня.
ebooksa