Завершив сеанс связи, я спустился в подвал, проверить, как там Агафа. Она по-прежнему сидела в камере, прижав колени к груди.
- Он мертв, да? – спросила она.
- Кто?
Я ожидал, что она скажет «Террини», но она спрашивала о Перине.
- Да, он пытался бежать, - кивнул я.
- Они все сбежали, да?
- Да.
- А
- Соломенный человек?
Она кивнула, и вдруг начала трястись.
- Скажи мне, что ты видишь? – спросил я.
Но она покачала головой, прижала руки к глазам и застонала.
Это был долгий день. Какая-то часть меня хотела сбежать, но я понимал, что это испытание, которое я должен пройти. Бежать было нельзя. «В роду Хау не было трусов», говорил я себе, поддерживая свою храбрость.
Солнце достигло зенита, и стало снижаться к горизонту. Я знал, что настоящее испытание начнется ночью. Мне было тяжело сидеть без дела, и когда Коссу сказал, что пора кормить гроксов, я отправился с ним.
Единственным звуком на всей ферме был шум генераторов.
И снова я ощущал, что за мной наблюдают; чувствовал, будто хищник лишь ждет удобного момента. В моей памяти мелькали картины изуродованных тел. Я представил себя лежащим, как труп Террини: мертвый, бессильный и уже никому не нужный. Я вспомнил ужасную смерть «Недостойного». Я думал о Перине.
Жизнь в этом мире была дешева. Даже о моей смерти немногие будут сожалеть. Только моя мать, и, может быть, Прыгун. У моего отца останутся еще два сына, и один из них займет его место. А я стану ничем, мое имя просто исчезнет из истории.
Стоя у электроизгороди, я думал обо всем этом, пока Коссу открывал кормушку, чтобы накормить детенышей гроксов.
Солнце уже садилось к тому времени, когда мы направились от загонов с гроксами обратно к административному блоку. Бараки сервов были пусты, их окна безмолвно зияли. Чувство заброшенности и опустошения было подавляющим.
Когда наступил вечер, я по-прежнему не мог усидеть на месте, и обошел весь административный блок. В кабинете бухгалтера обезьяний череп смотрел на меня с верхней полки, куда Капо положил его в первый день. Сервочереп сидел на своей подставке, подзаряжая генераторы, люмены в его глазницах медленно пульсировали. Я заглядывал в ящики, открывал шкафы. В них были запыленные папки, пергаментные свитки, списки рабочих смен и наказаний давно мертвых сервов.