— Все погибли? — спросил Штирлиц полицейского, который по-прежнему наблюдал за тем, как работали пожарные.
— Трудно сказать. Попало под утро, было много санитарных машин...
— Много вещей осталось?
— Не очень... Видите, какая каша...
Штирлиц помог плачущей женщине с ребенком оттащить от тротуара коляску и вернулся к машине.
17.2.1945 (10 часов 05 минут)
— Мамочка! — кричала Кэт. — Господи! Мама-а-а-а! Помогите кто-нибудь!
Она лежала на столе. Ее привезли в родильный дом контуженой: в двух местах была пробита голова. Она и кричала-то какие-то бессвязные слова: жалобные, русские.
Доктор, принявший мальчика — горластого, сиплого, большого, сказал акушерке:
— Полька, а какого великана родила...
— Она не полька, — сказала акушерка.
— А кто? Русская? Или чешка?
— Она по паспорту немка, — ответила акушерка, — у нее в пальто был паспорт на имя немки Кэтрин Кин.
— Может быть, чужое пальто?
— Может быть, — согласилась акушерка. — Смотрите, какой роскошный карапуз — не меньше четырех килограммов. Просто красавец... Вы позвоните в гестапо или попозже позвоню я?
— Позвоните вы, — ответил доктор, — только попозже.
«Все, — устало, как-то со стороны думал Штирлиц, — теперь я совсем один. Теперь я попросту совершенно один...»
Он долго сидел у себя в кабинете запершись и не отвечал на телефонные звонки. Автоматически он подсчитал, что звонков было девять. Два человека звонили к нему подолгу, видимо, было что-то важное, или звонили подчиненные — они всегда звонят подолгу. Остальные были короткими — так звонит либо начальство, либо друзья.
Потом он достал из стола листок бумаги и начал писать:
«Рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру.