Ариадна подошла к Дааруку, все ее тело напряглось. Бывший ученик отца, один из тех, кто принадлежал к его внутреннему кругу, почти уничтожил пифагорейское братство. Он добился того, что братство потеряло в Кротоне весь свой политический вес и, вероятно, скоро покинет правительство других городов; одна из самых влиятельных организаций в мире оказалась на грани исчезновения. Ариадна почувствовала, что дыхание у нее участилось. Ученик-предатель убил всех кандидатов на смену ее отцу, а заодно и многих других великих учителей, сначала уничтожая по одному, а затем всех разом во время нападения на собрание.
«Ты собирался убить моего отца, — она остановилась в шаге от Даарука, стиснув зубы. — И Акенона. — Даарук зашевелился, словно почувствовав чье-то присутствие. — Ты приказал Борею изнасиловать и убить меня».
Даарук резко поднял голову. Он повел носом влево и вправо, как крыса в темноте. Глаза его были мутны: люди Эшдека прижгли их раскаленным железом. Он не мог видеть Ариадну, но впился в нее слепым взглядом. Обожженные губы сжались, как у свирепого пса, обнажив оскаленные, дрожащие от ярости зубы. Он издал низкое рычание, лицо исказила злобная гримаса. Он излучал такую ненависть, что Ариадна вздрогнула и сделала шаг назад, но с усилием сдержалась и продолжала смотреть. Затем предатель разразился яростным ревом, обрушив на нее неразборчивые проклятия; его тело дернулось, сдерживаемое цепями, лицо исказилось, а жилы на шее вздулись, словно вот-вот лопнут. Внутри его рта Ариадна увидела уродливый обрубок — все, что осталось от вырванного щипцами языка.
«Больше не сможешь творить свои гадкие дела», — мысленно пообещала она.
Ариадна подняла подбородок и отвернулась, не сказав ни слова. Позади звучал безумный рев бывшего учителя. Она уходила, думая о том, что Даарук мечтал о безграничной власти, о том, чтобы его почитали как бога, а вместо этого проведет остаток своих дней в цепях, погруженный в молчание, накапливая в душе презрение и ненависть к Пифагору, к Акенону, к ней и ко всему человеческому роду, пока не наступит день, когда захлебнется в собственной ярости.
Через несколько часов люди Эшдека сообщили, что больше им ничего не грозит и они могут сойти на берег. Если кто-то спросит о судьбе Даарука, достаточно сказать, что они ничего о нем не знают.
Ариадна стояла на палубе, глядя в сторону общины. Она не могла видеть ее — общину закрывали дома Кротона, но знала, что там находится сердце братства, которое отец основал и вел за собой в течение тридцати лет.
Она провела там всю свою жизнь.
Несмотря на это, она не чувствовала, что община — ее дом. Тем более теперь, когда там больше нет Пифагора.
Уже довольно давно ею владело ощущение, что заканчивается некий важный этап жизни, однако при этом она не чувствовала, что открывается другой, новый. Она вздохнула и коснулась живота. Пока что она будет по-прежнему жить в общине, а со временем решит, что лучше для ребенка. У нее оставался небольшой мешочек с золотом, этого будет достаточно, чтобы вести скромную жизнь вдвоем.
Обернувшись, она увидела, что Акенон и Эшдек оживленно беседуют на носу корабля. Дела Эшдека шли лучше некуда, и через три дня его корабли вернутся в Карфаген.
Через некоторое время Ариадна заметила, что все еще смотрит на Акенона.
«Забудь его. — Она закрыла глаза и медленно, глубоко вздохнула. — Нельзя говорить Акенону, что я ожидаю ребенка».
Нельзя допускать, чтобы он оставался исключительно из чувства долга.
Она заметила, что ее челюсти и губы сжались, и снова сделала усилие, чтобы расслабиться. Было бы лучше сойти на берег и как можно скорее перестать видеть Акенона. Она знала по опыту, что время лечит любые раны.
«Впрочем, иногда это занимает много времени», — добавила она про себя. Она с трудом удержалась, чтобы еще раз не взглянуть на него, и направилась к трапу, касаясь рукой борта.
Внезапно сильные руки взяли ее за плечи. Она не слышала, как он подошел сзади. Напрягла мышцы и закрыла глаза, не оборачиваясь. Ей больше не хотелось прикосновений и намеков, они только мешали выбросить его из головы.
Руки Акенона ее обняли. Ариадна почувствовала, как кожа затрепетала под этими ласковыми пальцами, не позволяя изображать равнодушие. Акенон приблизил губы к ее уху и заговорил; в голосе слышалась легкая дрожь.
— Поедем со мной в Карфаген.
Письмо моим читателям
ebooksa