– Это еще доказать надо, – неуверенно пробормотал Староверов. – Второго сына отнять хотите?
– Сыновей вы сами теряете, Петр Денисович, – укоризненно сказал Волченков. – Уж не обессудьте, но воспитанием вы их не занимались или занимались, но весьма своеобразно. Это надо же додуматься – вдвоем с сыном пойти убивать участкового! Варварство какое-то, средневековье! Но вы опять ушли от вопроса. Итак, вы утверждаете, что никакого отношения к «охотникам» не имеете. Но почему мысль о них вообще пришла вам в голову? Что вы о них знаете? Вы встречались с кем-то из «охотников», поддерживали контакт?
– Да откуда? – вылупил глаза Староверов. – Чисто спьяну все вырвалось. А про «охотников» все знают. И в газетах про это пишут. И так люди говорят. Они много уже ваших положили. Ну, я в сердцах и наговорил лишнего… На самом деле я один действовал, так и запишите. Все один решил, один и исполнил. В состоянии аффекта.
– В состоянии аффекта не получится, – покачал головой Волченков. – В состоянии опьянения, это да. Как отягчающее обстоятельство. А с сыном вашим лучше бы нам пораньше связаться, пока дело далеко не зашло. Потом ведь хуже будет. Человек он молодой, а срок получит немалый – за соучастие, за то, что скрывался… Вы этого для него хотите?
– Говорю же, один я, – буркнул Староверов. – Все на себя возьму. Сына простите. Он против отца пойти не мог. Да и за брата обидно. А так ведь работа у него хорошая появилась в автомастерской, жениться собирался. Не ломали бы парню жизнь, а?
– Раньше нужно было вообще-то думать, – заметил Волченков. – А то получается, что вы как будто и ни при чем. Все плохое чужой дядя сделал. Наверное, и обрез вам в руки дядя вложил, да? Нет, Петр Денисович, по-взрослому накуролесили, и отвечать придется по-взрослому. Сейчас вам может помочь только полная искренность и желание сотрудничать со следствием.
– Желание у меня есть, – поспешно сказал Староверов. – Генку жалко. Один он у меня остался. Вот только куда он мог податься, понятия не имею. Ну вот, к родне, скажем, так с родней мы не очень… Друзей я его не особо знаю. Девушка его, невеста… Не знаю. Не станет он ее подставлять. Вряд ли. Он в этом отношении аккуратный. Чтобы другого подставить – это никогда.
– А все-таки адресок девушки дайте, – предложил Волченков. – Большой беды не будет, если мы с ней поговорим.
– Да, пожалуйста, – сказал Староверов. – Улица поэта Пушкина, дом семнадцать, квартира четыре, Ломакина Светлана, отчества не знаю. Она на хлебозаводе работает, посменно то есть. Повезет, можете прямо с утра дома застать. Только вы уж девку-то пожалейте. Она тут совсем уж ни с какого боку…
– Разберемся, – пообещал Волченков. – Нас сейчас в первую очередь ваша персона интересует, Петр Денисович. Так, значит, к «охотникам» вы отношения на самом деле не имеете, а услышали о них из газет…
– Ну и от людей тоже, – уточнил Староверов. – Люди промеж себя говорят. Рты-то на замок не закроешь.
– Значит, люди говорят? А вы, основываясь на этих слухах, решили внести свою лепту в борьбу с оборотнями в погонах? Очень нерасчетливо поступили, Петр Денисович. А что если каким-то боком вы все-таки причастны к «охотникам»? Пойдете по статье о бандитизме. И сын ваш, кстати, тоже…
– Вот Богом клянусь! – голос у Староверова сорвался. Он неумело перекрестился, с ужасом глядя на Волченкова. – Ни о какой банде не знаю. И сына с собой только по своей дурости.
– Да уж, точнее не скажешь, – вздохнул Волченков. – Жаль, что умнеть вы начали только сейчас. Неделькой бы раньше, так, может, и разговора этого между нами не было. Да что же, сделанного не воротишь. Будем ошибки исправлять и о будущем думать. Так вы, если что вспомните, обязательно нам сообщите. Сейчас каждая мелочь может пригодиться.
Волченков встал и сделал движение в сторону двери.
– Обязательно сообщу. Просто нечего мне больше вспоминать. Все выложил как на духу. Только вот… – Староверов замялся и недоверчиво посмотрел на опера. – А с Тарасовым что будет, с участковым? Неужто его за наркоту не привлекут? Он же с каждой проданной в нашем районе дозы процент имеет! Неужто нет справедливости на этом свете?
– Участкового тоже проверим, – серьезно сказал Волченков. – Так этого дела не оставим. Если факты подтвердятся, участковый будет наказан по всей строгости закона. Сейчас как раз ищут этого вашего, как его – Живчика, дополнительную информацию в районе собирают. Никто заминать этот случай не собирается.
– Ну, посмотрим, – не слишком радостно проговорил Староверов. – Что-то до сих пор заминали… Вот и получается, что если бы я за обрез не взялся, так никто бы и не шелохнулся. Как вот тут рассудить, правильно я поступил или нет? Что сами-то про это думаете, гражданин начальник?
– Я думаю, что какое-то странное у вас раскаяние, Староверов, – с досадой ответил Волченков.
Он ушел от арестованного в странном расположении духа. Староверов, несомненно, был преступником, был безоговорочно виновен и заслуживал самого сурового наказания, но при этом за ним сохранялась какая-то неприятная для Волченкова правота, и с этим ничего нельзя было поделать. Волченков нисколько не сомневался, что все, что Староверов говорил о своем участковом, может подтвердиться в самое ближайшее время. Волченков знал, чем это может обернуться – непременно потянется ниточка к начальству участкового, всплывут факты взяток, попустительства, всплывут непринятые заявления, замятые дела – когда разворошат этот муравейник, мало никому не покажется. Волченков даже поежился. Не о том думал генерал, когда поручал им это дело. Он хотел в корне пресечь деятельность доморощенных робин гудов, хотел хоть как-то поднять престиж органов. А тут все получается с точностью до наоборот. Вряд ли ему понравится такой поворот дела. Но кто в этом виноват? Наверное, будь участковый Тарасов кристально честным человеком, у Староверова не возникло бы повода идти на него с ружьем. Делать вид, что ничего не происходит, значит, провоцировать новые преступления. И однажды критическая масса нарастет так, что в каждом дворе появятся свои «охотники». Вот тогда будет по-настоящему плохо.