Закат Железного города

22
18
20
22
24
26
28
30

Постепенно отходя от шока и свыкаясь с болью, я не думал о том, что предпримут захватившие меня в люди. Облизывая свои губы от солёного пота, выступившего во время пытки, я думал о том, что буду делать Я.

Но как же чёрт возьми болит моя кисть!

Они сняли кожу с верхней части, целый лоскут! Сраные ублюдки! Боль не отпускала, чтобы не зацикливаться на ней я пытался шевелить извилинами, но первый шок меня уже отпустил и теперь организм кричал о нанесённом ему увечье. И этот крик отдавался звоном в моих ушах заставляя дрожать каждую жилку взмокшего тела.

Поймав себя на том, что пятками босых ног я скребу пол, задрав голову чтобы ослабить удавку и мычу сквозь зубы слегка раскачиваясь всем напряжённым телом, я приказал себе успокоиться и расслабить хватку на подлокотниках.

Пытка — это давление. Хотят сломить волю и сделать болтливым, послушным дерьмом, иначе бы уже убили. А значит им либо нужна информация, либо послушный раб. Но вопросы если и начнут задавать, то только тогда, когда даже немой начнёт разговаривать.

Операцию по удалению кожи сделали с помощью хирургической перчатки, тонкой и современной лазерной насадкой. Сколько ещё кожи они срежут, прежде чем решат, что с меня хватит?

Следующий раз ко мне пришли ровно через шестьдесят минут после экзекуции.

Пытают с шагом в час? — додумать эту мысль я не успел.

Снова двое. Судя по росту и фигурам те же самые заплечных дел мастера. Те же звуки, тот же слепящий свет и та же комната. Набор методов призванных меня дезориентировать и лишить воли к сопротивлению.

В этот раз сняли квадрат кожи пять на пять, чуть выше внешней стороны кисти. Слепящая сознание рана напоминала змею, что становится тем больше, чем глубже вгрызается в тело. Никакой крови на месте ранения не было. Лишь запах палёной шкуры и волос витал в воздухе, заставляя рвотный ком подкатывать к горлу.

Я снова кричал. Снова скрёб пятками пол и потел. Но в этот раз к обычным симптомам прибавилась дикая отдышка. Боль заставляла извиваться в пределах пут и напрягать мышцы. Вбитые в подкорку, природные инстинкты, приказывали мне «бежать» прочь от красной лазерной линии, что медленно вспарывала мою кожу. Но верёвки не позволяли этого сделать.

Металлический, грубый стул под моей задницей, казался мне воронкой, вытягивающей мои силы. Через двадцать минут после последнего операции, я уловил в теле дрожь, так свойственную перенапряжению.

Никогда я так сильно не уставал как в эти несколько минут своей жизни.

Пытка странная хрень. Рядом никого нет, никого кого стоило бы стесняться. Никого кто мог бы рассказать о твоей стойкости. И наконец — никого кто мог бы рассказать о твоей слабости.

Меня подмывало заговорить с моими мучителями. Высказать им всё что думаю, ругать их и угрожать им, молить о пощаде, спрашивать, что им нужно… и я так и делал. Не в силах сдержаться я пел им целые дифирамбы, но делал это исключительно про себя.

Потому что заговорить вслух, означало начать играть в эту игру по их правилам. А играть по их правилам, равносильно смерти.

Когда за мной пришли в третий раз, я втайне надеялся, что произойдёт что-то выбивающееся из этого бесконечного болезненного круга. Со мной заговорят. Что-то спросят. Прибегнут к другим методам…

Но всё повторилось точь-в-точь как раньше. За тем исключением что новая рана оставила после себя не квадратную, а прямоугольную полость. На руке от костяшек и до самого локтя не осталось живого места. Хотя это конечно же было не так.

Если покрутить руку и пройтись по всей её поверхности, мучители займут меня минимум на стуки. Не считая тех ровных, уцелевших нитей, что оставались между ранами делая мою руку похожей на странный панцирь.

Новый час пролетел незаметно. Информации почти не прибавилось. Я приметил на поясе у одного из садистов пистолет для инъекций. У второго из оружия был компактный парализатор в кобуре и засапожный нож за голенищем. Оба в фартуках, видать иной раз приходилось работать не так аккуратно.