Отец не шевелился. Он был завален всевозможными инструментами: молотками, ножовками, ключами, отвертками, шпателями. Оседающий песок придавал лицу и рукам родителя желтовато-коричневый оттенок. За его головой лежала полка с торчащими гвоздями, вырванная из стены; ранее она висела над столом, и все эти инструменты хранились на ней.
Артём стиснул папино запястье, проверяя, есть ли пульс. Биение сердца ощущалось отчетливо. Сестра не появилась, и Тёмка опять на нее разозлился: «Где она есть? Чем занимается, нашла что поважнее?». Проорав насколько мог громко: «Папа в обмороке, Дашк!», мальчик попытался поднять отца.
Сил не хватило, Дашка так и не пришла, и кроме как пытаться волочить папу, Артём ничего сделать не мог. Он взял отца за руки, потянул, сжимая зубы от напряга. Сдвинув на пару сантиметров, остановился, отдуваясь. Глаза невыносимо щипали и практически не открывались – колючего песка наверняка было по горсти в каждом. Из ноздрей свисали, болтаясь, сопли коричнево-рыжего оттенка. В горле першило, дышать было практически нечем. От гудения в голове мутилось. Тёмке даже подумалось, что вот-вот он и сам в обморок рухнет.
Сделав секундную передышку, Артём рванул на себя отцовские руки, и немного сдвинул папу вбок. Инструменты один за другим стали ссыпаться с отца на цементный пол. Мальчик снова поднатужился, но вдруг папа резко вздрогнул, словно какая-то неведомая сила дернула его. Неведомой силой оказалась сестра. Она держала папу за ноги и тащила на себя. Открывала рот, испуская беззвучные стенания. Пушистые братья тоже появились. Они то тут, то там кинулись вцепляться зубами в одежду старшего хозяина, выгибаться, делая безуспешные попытки тянуть его.
Тёмка бросил короткий взгляд за спину Дашки, откуда доносился вой. Громогласными жужжаще-звенящими приборами оказались большая болгарка, приваленная крутящимся диском к стене, и старый пылесос, лежащий в корыте с песком. До сегодняшнего дня песка в посудине было с верхом; сейчас же осталось на дне.
Дети волочили папу, едва не валясь от недостатка чистого воздуха и тяжести. Грязный пот вперемешку со слезами оставлял полосы на их лицах, капал с кончиков носов. Потная одежда прилипала к телам, покрывалась темными пятнами от осаждающейся пыли. Руки, ноги отца то и дело выскальзывали из мокрых ладошек, и брат с сестрой беспрестанно перехватывались. Питомцы помогали, как могли: метались, перепрыгивали через бесчувственного хозяина туда-сюда, дергали его за одеяние, непрестанно чихали. Дашка, спотыкнувшись в который раз через полосатого, прикрикнула на обоих. Если коты из-за гула и не разобрали ее слов, то смысл уловили прекрасно и с виноватым видом удалились, засев возле ближайшего калинового куста. Пропыленные, они походили на плюшевых игрушек, провалявшихся лет двадцать в заброшенном чулане.
Когда брат с сестрой подтаскивали папу к порогу, на болгарке появилась огненная струйка, и уже в следующую секунду она вспыхнула. Из розетки вырвался сноп искр, запахло горелой резиной. Затем шлифовальная машина издала громкий щелчок и утихла, ее диск с прерывистым лязганьем замедлился. Пылесос замолк. Болгарка сделала последний выдох тоненькой серой дымкой, шлифовальный круг прекратил движение.
С горем пополам Тёмке с Дашкой удалось вытащить папу из сарая. Опустив отцовы руки и ноги, дети в изнеможении повалились на дорожку. Полежав недвижимо с полминуты, Дашка поднялась и обхватила ладошкой папино запястье.
– Надо пульс проверить.
– Я уже проверил, есть он, – сказал ей брат, привстав.
Но девочка выпустила отцовскую руку, только когда сама убедилась, что сердце папы бьется.
– Постучать бы по щекам, чтоб очухался, – глянула она на Тёмку – хотела его попросить об этом, но брат сидел с таким отрешенным видом, что, казалось, не сможет даже слов из просьбы понять.
Что и сказать, мозг Артёма после невыносимого испытания и в самом деле был как бесполезный придаток, извилины с трудом шевелились.
Пришлось Дашке долбить по щекам отца самой. Первую пару шлепков и пощечинами назвать было нельзя, так, прикосновения резкие, не более. Потом девочка осмелела и стала стучать не так осторожно, посильнее. После, наверное, десятой пощечины веки Дашки сощурились от ударившего в глаз солнечного зайчика. Затем откуда-то, словно бы из папиной шеи, раздался звук, похожий на хрипенье. Дашка испуганно шарахнулась назад. Рот отца открылся, будто что-то изнутри распахнуло его. Из глотки строго вертикально вышла короткая тонкая трубка, состоящая из песка, и в мгновение ока улетучилась без следа.
– Зови маму! – закричала девочка не своим голосом.
Увиденное вывело Тёмку из забытья. Передернувшись, он кинулся со всех ног к порогу. Забежал домой с криками:
– Мам, мам!
Но матери не было ни в гостиной, ни в кухне. Стремительно преодолев лестницу, Тёма прорыскал второй этаж. Там тоже маму не нашел и как угорелый бросился вниз. Оступился и пару нижних ступенек проехал на заду. Не чувствуя боли от смятения, вскочил и заорал во все горло:
– МАМ!
– Да что ты визжишь? – донесся монотонный голос из ванной. – Опять коленку ободрал?
ebooksa