За столом зашёл разговор о деревенском доме. Жена племянника руками замахала:
– Мы что, риелторы московские, пенсионеров облапошивать? В своё время не продали, а теперь уж чего? Поживите так, нам же спокойнее будет. Я Олега ругаю, что туда мотается, а ему родовое гнездо жалко. Через Ссёлки теперь туда только можно ехать, а это крюк километров пятнадцать. В прошлом году только перестал огород сажать.
– Ладно, съезжу, посмотрю, тогда уж решу.
– Так давайте с нами, сразу и посмотрите!
До Пружинска доехали на тентованой «Газели» часа за два. Марья Кузьминична малость приуныла: это не на дачу съездить. Подъехали к дому Воловых, Олег сказал:
– Выйдите покуда, разомнитесь. Я только мотоблок загружу.
Жена вздохнула:
– Грузи уж сразу и семенную картошку.
– Зачем? – растерялась Марья Кузьминична.
– Если жить будете, то как без огорода? Ну, а откажетесь…
Нет, она не откажется! Когда за Ссёлками машина свернула на грунтовую дорогу, вдалеке показался сосновый лесок. Потом еще некоторое время ехали вдоль оврага, потом внизу показалась вода. А на берегу у воды – бревенчатая банька, не та ли, в которой сорок лет назад они студентками мылись? Впереди над водой – высокий берег, а на нем домики. И свой домик она сразу узнала, вспомнила! Вот именно свой! А когда проехали так называемые пороги, у которых плескалась вода, въехали по ведущей на холм дороге, миновали крайний домик и остановились у палисадника следующего, Марья Кузьминична уже твёрдо знала, что будет здесь жить.
Из террасы дверь вела в коридор, по бокам две двери; одна вела в отапливаемую часть дома, небольшую, метров двадцати комнату, посреди которой стояла печь; другая – в неотапливаемую горницу. В горнице пахло пылью, в доме – сыростью.
– Сейчас протоплю, – решительно сказала Марья Кузьминична. – Эх, переодеться не во что!
– Вон, в шкафу много одежды, – сказал Олег. – Тут и тётушек моих, и жены. Всё чистое, разве что отсырело. Не побрезгуйте. А я на огород.
Она затопила печь, пошла вслед за Олегом, стала дёргать сухие длинноствольные сорняки и носить их в кучу. Пришла соседка из крайнего дома, маленькая старушка в возрасте за семьдесят, представилась: «Лена», потом нерешительно начала:
– Олежек…
– Да вспашу, тётя Лена!
Она присоединилась к Марье Кузьминичне, Олег затрещал мотоблоком, через некоторое время подошла ещё одна старуха, грузная и рослая, помахала Олегу рукой, он мотнул головой, и она взялась за грабли. Её Лена называла Паней. Чувствовалось между бабками какое-то напряжение, словно не поделили что-то. Потом пришла женщина помоложе, её старухи назвали Маруськой, позже Марья Кузьминична узнала, что ей и пятидесяти нет. Но на столько она не выглядела. Марья Кузьминична поняла, что это та алкашка из Новогорска, о которой Мариинки рассказывали. Лена стала рассказывать, что «у москвичей река огороды срезала вчистую, и Маруська на соседнем участке сажается, откуда дом в Рясово перевезли», и глядела на Марью Кузьминичну вопросительно. Та даже не сразу поняла, а поняв, махнула рукой:
– Не мне у вас порядки наводить! Да и земли достаточно – уработаюсь!
В общем, Олег до темноты бы пахал огороды, но пришёл москвич Тимофей и его сменил. Олег уснул в горнице, а старухи скородили, а потом сажали картошку. Сажали под плужок, за лошадь ходила Маруська. Марью Кузьминичну отпустили убираться в доме и следить за печью, только иногда она выходила сменить Маруську. Закатывая мотоблок в машину, Олег одобрительно сказал:
ebooksa