Саша давно отцепилась от Людмилиного локтя и кружилась на своих валеночках вокруг, щебеча и смеясь. «В этом пальто, отороченном мехом, в пушистой вязаной шапочке она похожа на Снегурочку. Люда – Снежная Королева. А я кто? Дед Мороз?» – думал Андрей, и улыбка плавала на его губах.
Вдруг лед под егозой хрипло треснул. Саша ойкнула и застыла на месте, прижав руки к груди. Андрей оставил Людмилу у берега и пошел, пришаркивая, скользя по льду, к замершей Снегурочке. Она вцепилась в его полушубок и не отпустила даже тогда, когда уже выбрались на берег и пошагали домой.
Андрей шел посредине. Слева тяжелым айсбергом, насупленным и холодным, шла Людмила. Справа семенила легкая, как синичка, Саша. Так и представлялось Андрею: слева – холод, справа – весна.
Саша заскочила в дом, а Людмила прижала в сенях Андрея к заиндевелой стене тяжелой грудью. Пахнуло помадой, мокрым мехом, духами.
– Мы с тобой о чём договорились в автобусе? – свистяще прошептала она, – здесь ты – мой жених! Не порти легенду! О чём мама с папой подумают, если ты пялишься на Сашку? И девчонке нечего голову морочить! Приехал – уедешь, а она вообразит невесть что! Ты же за жрачкой приехал! Вот и ешь! – и она отшатнулась от него.
Пили шампанское, что-то долдонил телевизор, потом высыпали на улицу. Рядом и в отдалении палили ружья, слышались пьяные крики, взвизги, что-то бабахало, рассыпалось дробью, сухо щелкало. В небо с шорохом взвивались разноцветные огни.
А луна сверху смотрела на эту суматоху и сыпала, сыпала бессонный блеск на поля, перелески, белую дорогу реки, на деревеньку среди холмов, похожую на выгнувшую спину серую кошку…
Наконец как-то разом шум затих, люди закатились, выпуская клубы сизого пара из дверей, в избы. В полузамерзших окнах суетились тени и перемигивались огни.
Ближе к утру луна, отливая медью, ушла за лесистую сопку, и вслед нею темнота затопила все переулки, укрыла дома и деревья…
Людмиле не спалось. Саша давно уснула рядом с нею рядом, отодвинувшись к самой стенке, натянув одеяло. Андрею постелили в зале, на диване. Людмила слушала, как он ровно дышит во сне. Грустно ей было, очень. И зачем она только привезла его? Похоже, за столом, и на прогулке он чувствовал себя как дома, был разговорчив, весел и остроумен, лукавинки так и брызгали из глаз… Ясно, что Сашка влюбилась в него, и не умела этого скрыть: то хохотала, то впадала в задумчивость, и никого, кроме Андрея, не видела. То, что в следующий раз Людмила приедет не с ним, а с Глебом, родители переживут. Всякое бывает, хотя Андрей им понравился. Сашку, несмышлёную Сашку жаль…
Комната сонно плыла, слабо светилось окно. В углу отсвечивали зеленоватые фосфорные узоры на елочных игрушках. Вот тебе и Новый год…
…Протрещал будильник, и мимо Андрея прошла тихая тень, задержалась немного. Казалось, она хочет нагнуться и дотронуться бесплотной рукой до его плеча. Потом уплыла на кухню, там вспыхнул свет, и тень обрела плоть и кровь. Саша посмотрела на себя в зеркало над старым рукомойником, улыбнулась и поправила волосы…
А вскоре гостей забрал, заскрипев колесами, лязгнув дверью и натужно взревев, городской автобус. Саша торопливо шла по хрумкающему снегу к своей больничке – она опаздывала на дежурство.
…В общежитии вечером Андрею сказали, что Людмила ушла куда-то с Глебом, красногубым блондином с соседнего курса.
Что там было дальше, могла бы луна рассказать, да кончилось ее время, до следующего месяца: устала она, похудела, выдохлась и утратила любопытство.
Только и можно сказать, что недели через три после Нового года Саша вдруг получила по почте голубоватый конверт, и так разволновалась, увидев имя отправителя, что уронила конверт на пол и не сразу сумела поймать его дрожащей рукой. А когда пробежала глазами по коротким, явно написанным мужской рукой строчкам, подумала, что, похоже, загаданное ею на Новый год тайное-тайное желание начинает сбываться…
Синбат
Утром сорвала несколько листочков малины, чтобы добавить в чай. Дело к осени, и веточки не такие серебристо-зеленые, как в начале лета, да и колючки стали тверже. Хотя, конечно, эти колючки не сравнить со свирепыми шипами роз. Да, лепестки роз тоже прекрасно годятся для чая, как и листья земляничника, кипрея и курильского чая, которые Синбат принял за акацию.
Листы малины упруго топорщатся в ладони. Они четко жилкованные, темно-зеленые и бугристые, словно спинка жабы. Скоро совсем «пожабеют», станут буро-зелеными. А Синбата на самом деле зовут Анатолием, он – мой бывший одноклассник. Более упрямого человека я в жизни не встречала. Упрется, как осел, и не с места, не слушает никаких доводов, стоит на своем. В классе шестом, сентябрьским днем, он затеял с другом спуститься по нашей речушке на плотике. Что-то у плота развязалось или переломилось, и оба путешественника, в намокших телогрейках, едва выбрались на берег. Директор нашей маленькой школы-восьмилетки распекала их на линейке и сгоряча назвала Синдбадами-мореходами. Почему-то к Тольке прозвище приросло намертво. Школьные языки обкатали словечко, и стал наш Толя Синбатом.
ebooksa