– Садись на велик, езжай к Ивану. Предупреди, что Алла у меня…
Вечером приехал Иван, и Алла безропотно пошла за мужем к машине…
Пока гостила она, Евгения так и не набралась духу сказать ей правду. Пыталась «делать подходы»:
– Ты же видишь, отец Сергий даже разговаривать с тобой не хочет.
– Вздор! – заявляла Алла, – Он просто струсил. Он без ума от меня, он хочет со мной уехать, но боится, что тогда выгонят из священников. Ну и пусть, зато будет счастлив.
И – уже знакомые песни, как Алла его любит, как будет им прекрасно вместе.… Евгения не стала спорить, слушала, вздыхая и покачивая головой….
… Утром на Божественной Литургии Алла не была, на Всенощной вечером тоже не появилась. Отец Сергий был мрачен, и Евгения почему-то чувствовала себя виноватой. Об Алле думала беспрерывно, и все вздрагивала, когда открывалась входная дверь. Казалось – вот ворвется рыжий факел, метнется к отцу Сергию.
Напряжены были Иннокентий и Марина. Марину жаль. Едва пришла в храм, а тут такое творится… Иннокентий, похоже, рассказал ей обо всем.
Евгения сегодня исповедалась, причастилась, а тяжесть не отпускала. Отец Сергий на проповеди, возвысив голос, клеймил тех, кто читает бесовскую литературу.… Марина слушала особенно внимательно, на нее красноречие священника произвело впечатление. В ней за эти дни неуловимо изменилось что-то. Словно яркая обертка отступила на задний план, выявилось, что Марина может быть не только ироничной и легкомысленной, а серьезной, торжественной.… Еще одну душу приобрел Господь.
Какими разными дорогами ведёт Он всех нас! Но всё, всё – во благо. Аллу вот жаль. Неужели теперь её и в храм нельзя пускать?
Как вот оно получается: Алла казалась высокодуховной, правдивой и чистосердечной, а устремленность вон куда привела.… А сама-то Евгения! Ее уступчивость, желание сглаживать углы обернулось лицемерием и трусостью – давно надо было сказать Алле правду, что на самом деле думает о ней отец Сергий, кем ее считает.… Но жалко ее, больно ж ей будет… Помоги, Господи!!!
Евгения уже давно была дома, а мысли не могли переключиться на другой лад. Посмотрела в окно. Тень от ворот укрыла половину ограды.
Красные листья, что нанесло на клумбы, в тени кажутся черными, а на солнце горят красно-оранжево. Листья ушедшего лета…. Отшумели свое, отжили. Настоящим надо жить, все принимать, как волю Божию. Что бы ни случилось. И не повторять прежних ошибок.
Стукнула щеколда, Евгения вздрогнула. Так и есть. Алла.
– Я была у него дома, – крикнула та с порога, – его нигде нет! Его никто с утра не видел! Он покончит с собой! Его надо искать! Он умирает без меня!!!
– Сядь, – вздохнув, произнесла Евгения. Алла резко опустилась на табурет у двери.
– Я была у него дома, я была у родни, где Иннокентий живет… – жалобно забормотала Алла, – его никто не видел, никто не знает, где он, им плевать, никто…
– Он жив и здоров, – негромко, но твердо сказала Евгения. Алла, не глядя на нее, передернула плечами. Евгения продолжала:
– Он не хочет тебя видеть, как ты не поймешь! Чувствует себя прекрасно. Все его сегодня видели, он вел Литургию и Вечернюю. И был очень сердит. И не собирается умирать от любви к тебе, – голос Евгении дрогнул, – Ни-че-го не было, ни с кем он не пил, не спал, колдуны его не охмуряли…
– Да?! То, что он вел Литургию, ни о чем не говорит! Да что ты о нем знаешь?! – Алла осклабилась, и ее зеленые глаза сверкнули такой злобой и презрением, что Евгении на мгновение показалось, что видит незнакомое страшное лицо. Она машинально перекрестилась. Вспомнилось выражение «бес на лице играет».