Эльнара. Дочь лекаря

22
18
20
22
24
26
28
30

Спустя пять долгих дней мачеха сказала Эльнаре, что ее отец наконец-то выздоровел. Не помня себя от счастья, девушка стрелой метнулась к мужской половине дома. На невысоком крыльце, украшенном затейливой резьбой и вырезанными из редких пород дерева аккуратными фигурками маралов с ветвистыми, отливающими на солнце рогами и, застывшими в прыжке, горделивыми тонконогими скакунами, в плотной белоснежной рубашке, подчеркивавшей бледность его осунувшегося лица, стоял Пехлибей.

К удивлению Эльнары, он не поцеловал ее как обычно в лоб, не погладил по шелковистым черным волосам, даже не улыбнулся ей, а посмотрев на дочь каким-то невидящим, отстраненным взглядом, сухо поинтересовался, здорова ли она и, получив утвердительный ответ, не задерживаясь более, направился к калитке. Его широкие плечи, вызывавшие по молодости трепет у всех местных красавиц, поникли, а прежде упругая походка после болезни стала шаркающей, как у белобородых аксакалов. Потрясенная разительной переменой, Эльнара отчаянно закричала вслед: «Отец!», но Пехлибей не обернулся, даже не замедлил шаг.

Какое-то время ошеломленная девушка с беспомощно протянутыми руками стояла на тропинке, ведущей в дом. Очнулась от резкого окрика мачехи:

– Долго ты еще будешь стоять, негодница? Увиделась с отцом, и хватит с тебя радостей, пора приниматься за работу! Вон, коровы до сих пор еще не доенные, куры бедные некормленые, самовар сто лет не чищенный, кто по-твоему будет всем этим заниматься? Уж я-то за свою жизнь наработалась! И, кстати, в отличие от тебя, всегда вела себя благонравно, не позорила семью, шляясь по всяким непотребным местам, вроде этой дурацкой Школы красоты, которая, слава Аллаху, наконец-то закрылась, избавив наш достойный город от произраставших за ее стенами нечистоплотных деяний и греховных помыслов! Что глаза свои бесстыжие вылупила? Думаешь, я не знаю, что ты, глупая, мнишь себя первой красавицей Архота и втайне мечтаешь о встрече с принцем на белом коне? Айша – биби знает все на свете! Вот только, кому ты нужна, сирота хоршикская, или же персидская, это кому как понравится?

Довольная собственным остроумием, мачеха отвратительно засмеялась и, не в силах остановиться, продолжила свою обвинительную речь, радуясь возможности безнаказанно оскорбить все еще не пришедшую в себя ненавистную падчерицу:

– Думаешь, кто-нибудь, кроме тебя, верит в эти глупые сказки, что твоя покойная мать была персидской принцессой? Да какой отец, и уж тем более падишах, будучи в здравом уме, отдаст по доброй воле свою единственную дочь за такого неудачника, каким всегда был твой папаша? Да если б не я, побирались бы вы с ним сейчас по дворам, выпрашивая милостыню и напрашиваясь на ночлег к таким порядочным и добрым людям, как я, почтенная жительница славного Архота Айша – биби, на чьих плечах вот уж сколько лет держится этот дом! Погоди, вот выдам я тебя замуж, хлебнешь горюшка и нескончаемых обид от мужа со свекровью, и вспомнишь ты тогда мою доброту, пожалеешь, что не ценила людского к себе отношения, да только будет поздно.

– Ну, что смотришь, негодница? Совсем от рук отбилась, а все из-за этой школы, куда ты бегала почти полгода, и всякий раз рвалась с таким нетерпением, как будто там вам золото бесплатно раздавали! Говорила я Пехлибею, что не кончится добром эта сумасбродная затея, а он уперся, как ишак: «Эли знает, что делает»! Теперь вот его глупая доченька ходит и неизвестно, о чем думает, наслушавшись вздорных речей иноверки, задумавшей подточить устои великого Хоршикского ханства через этих легковерных дурочек. Да где ж такое видано, чтобы порядочные девушки рассуждали про любовь, смели иметь какие-то желания, не испросив на то родительской мудрой воли? Да если б эта нечестивая иноверка не уехала вдруг сама, я добилась бы через городские власти, чтобы ее отсюда изгнали с таким позором, что эта мерзавка запомнила бы его до самого конца жизни!

Услышав последние слова, Эльнара, до глубины души возмущенная гнусной клеветой и глупыми речами мачехи, вскричала:

– Лучше посмотри на себя, кара самовар! Где бы ты сейчас была, если б мой благородный отец несколько лет назад не взял тебя в жены, доверившись мнению родственников, которые, как оказалось, очень заблуждались относительно твоих добродетельных качеств? Не знаешь, или не хочешь помнить? А я скажу: ты так бы и продолжала вместе со своим ленивым и глупым сыном побираться по дворам, выпрашивая милостыню и напрашиваясь на ночлег, потому что больше вы ни на что не способны!

– Посмотри, во что ты превратила наш светлый уютный дом! По всем углам распиханы мешки и корзины с провизией, которая скоро начнет гнить, так как ее не успевают съедать. Но ты из-за своей неимоверной жадности все продолжаешь принимать подношения от людей, излеченных отцом, хотя от них можно было бы на время отказаться. Ты постоянно докучаешь отцу жалобами на нехватку денег, а, между тем, скотный двор давно ломится от живности, кладовая не вмещает всех продуктов, сундуки в твоих покоях набиты сукнами и разной одеждой на многие годы вперед, а шкатулка полна драгоценностей! Мой бедный отец работает, не покладая рук, но довелось ли ему хоть раз услышать от тебя доброе слово, увидеть ласковый взгляд?

– Как смеешь ты, кара хатун, клеветать на мою наставницу – женщину, красивее и лучше которой я еще не встречала в своей жизни? Вы с ней одного возраста, но ты выглядишь старше Софи лет на двадцать. Ты не умеешь красиво двигаться, улыбаться, не умеешь разговаривать. Ты ничего не знаешь, кроме того, как разносить по округе сплетни, да завидовать всякому, у кого хоть на один кошель больше золота, чем есть у тебя. Ты никого не любишь, и тебя никто не любит! Твоя жизнь напоминает мне копошение червя в навозной яме: такая же нечистоплотная и бессмысленная. Я сегодня же скажу отцу, чтоб он развелся с тобой. Забирай все, что накопила и убирайся из нашего дома! Ты нам не нужна!

Айша – биби, давно позабывшая о своей прошлой, очень несчастливой жизни, поначалу хватала ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег, не в силах вымолвить ни единого слова, а заодно искала глазами какой-нибудь предмет, которым можно было бы запустить в непутевую голову дерзкой падчерицы, но после последних фраз Эли она неожиданно расслабилась и даже улыбнулась, потом нарочито – смиренным тоном произнесла:

– Что ж, Эли, кое-какая правда в твоих глупых речах есть. Тебе, несмотря на все мои старания и заботу, я действительно, как ни печально это говорить, никогда не была нужна, но ты даже представить себе не можешь, насколько я нужна твоему отцу! Он так сильно любит меня, что скорее согласится выгнать из дома родную дочь, чем развестись со мной. Без меня ему с некоторых пор белый свет немил. Я очень-очень нужна ему! – зловещим шепотом прошипела мачеха, в ее узких глазах загорелся недобрый огонек:

– Я гляжу, после учебы в этой своей Школе красоты ты слишком много говорить начала, разучилась уважать старших, несешь всякую околесицу. Это сейчас, а что потом будет? Захочешь сесть мне на голову, свесив ноги, или, как только немного окрепнешь, пустишь нас с отцом по миру? Пора тебя выдавать замуж! Уж если у отца не получилось, пусть муж займется твоим воспитанием, пока не поздно. А сейчас живо на скотный двор, делом надо заниматься, а не языком молоть! Погоди, придет отец, он тебе покажет, как поступают с детьми, не желающими слушать своих родителей!

Эли не верила собственным ушам, но мачеха говорила так уверенно, что на глазах девушки невольно закипели слезы бессилия. Не желая показывать свою слабость Айша – биби, она выбежала на улицу, к речке, у которой с детских лет, глядя на ребристую голубоватую гладь, Эльнара привыкла находить душевное успокоение и, найдя пустынный уголок, остаток дня провела там. Ей не хотелось возвращаться в отчий дом, где хозяйничала абсолютно чужая по духу женщина. Но незаметно наступил вечер, и Эли поспешила домой, только сейчас подумав, что отец, наверное, не находит себе места от беспокойства за нее, но к ее, сначала – удивлению, а потом – отчаянию, он сурово отчитал ее за долгое отсутствие, за непослушание Айша – биби, вынужденной, по его словам, везти на себе одной весь воз хозяйственных забот, в то время, как его взрослая дочь слоняется целыми днями неизвестно где, оскорбляя своим легкомысленным поведением доброе имя лекаря и его семьи, после чего резко развернулся и ушел, оставив Эли в горьком недоумении и обиде.

С того дня Пехлибей, и прежде считавшийся достаточно замкнутым, серьёзным, малообщительным человеком, еще больше углубился в себя. Он стал вести себя довольно странно: старался как можно реже выходить из дома, лечением больных занимался, казалось, через силу, без былого сострадания к людям и интереса к своему делу, разобрал стоявшую посреди сада, когда-то им самим же построенную, красивую беседку, пустив ее на дрова, которых и так у них было вдоволь, практически перестал общаться с дочерью. После своей неожиданной и непонятной болезни Пехлибей словно бы потерял вкус к жизни, пугая Эли, не раз пытавшуюся поговорить с отцом, абсолютным равнодушием ко всему и вся на свете.

Однажды Эльнара навестила тетушку Айзаду. Пожаловалась ей на странное поведение отца и на все более невыносимый характер мачехи, с которой они ссорились по несколько раз на дню. Погладив девушку по ее длинным красивым косам, тетя грустно молвила:

– Терпи, бедное дитя: и равнодушие отца, и грубость мачехи. Верю, что тебе сейчас очень нелегко, но если ты страдаешь в этой жизни, значит, так угодно Аллаху. Всемогущий Аллах справедлив и, когда в урочный час ты попадешь на небеса, он тебя непременно за все вознаградит!

От таких речей Эльнара горько расплакалась. Увы, добрая тетушка ничем ее утешить не могла, а наоборот, еще больше расстроила, объяснив причины перемен в отце:

– Сказывали мне люди, милая девочка, что Айша – биби совершила тяжкий грех, обратившись к помощи одной Черной колдуньи из племени пушуров. Я раньше не знала, верить этим словам или нет, а теперь вижу, что все – чистая правда. Заколдовала злая старуха твоего бедного отца, отняв у него волю и вкус к жизни. Для него сейчас, что ты, что дерево – все едино, и никто ему не сможет помочь: чары пушурских колдуний считаются в Великой Степи самыми сильными и неотвратимыми!