— Я уронила ее двадцать минут назад, — объяснила Энн. — Но она по-прежнему играет нашу песню. Разве это не чудесно? — Она посмотрела прямо на него. — О, Паркер, ты так изменился! Понимаю, тебе приходится скрываться.
— Энн, изнутри шкатулки была приклеена бумажка. Где она? — В голосе Беннета не осталось ни намека на нежность.
— Эрик положил ее в свой бумажник.
— Где он?
Неожиданно испуганная и сбитая с толку, Энн Беннет смотрела на мужа.
— Эрик поехал ужинать.
— Оттуда он поедет прямо домой?
— Нет, он сказал, что собирается заехать ко мне, прежде чем вернется в Нью-Йорк. О, Паркер, он так сердится на тебя, но ведь ты понимаешь…
Паркер Беннет кивнул.
— Я его понимаю. Я хотел бы помириться и с Эриком тоже, если это возможно. А сейчас, Энн, давай посидим вместе, пока он не вернется.
— О да, да…
— И давай поставим нашу песню.
Паркер взял со столика музыкальную шкатулку, завел ее и стал слушать, как Энн, дрожащим, но нежным голосом напевает:
— Умолкла песня, но мелодия все звучит…
70
«Эрик неожиданно как-то странно изменился», — думала Лейн. Он, похоже, был настолько поглощен своими мыслями, что все ее попытки завести разговор были безуспешны. Беннет-младший словно бы вообще не слушал то, что она говорила.
Пока они ждали основное блюдо, он выпил бокал вина почти залпом и даже начал барабанить пальцами по столу. Лейн чувствовала, что Эрик просто хочет поскорее покончить с ужином, словно с какой-нибудь скучной процедурой. Сейчас он не был тем обаятельным мужчиной, с которым она встречалась последние шесть недель. Он солгал матери, сказав, что на бумажке, приклеенной изнутри шкатулки, был серийный номер. Какие причины могли быть у него для лжи?
Но что еще важнее, Лейн тревожило состояние Энн Беннет. Неужели Эрик не видит, что его мать может быть тяжело больна?
— Эрик, у твоей матери когда-нибудь были проблемы с сердцем? — спросила она.
— Что?.. Ах да, небольшие. У нее бывали приступы аритмии, но со времени исчезновения моего отца такого не происходило.