– Думайте, что вы всего лишь орудие убийства, а не сам убийца. Впрочем. Так оно и есть на самом деле. Я ведь виноват не меньше вашего.
– Но вы так и не ответили на мой первый вопрос.
– Какой? – спросил Лавров.
– Что будет потом?
– Это ясно.
– Ясно? Вам ясно? А вот мне нет.
– Я сотрудник НКГБ, доктор. И после «работы» нас с вами ликвидируют.
– Ликвидируют? Что значит…
– После того как мы сделаем дело, нас уберут. Кстати я по спискам НКГБ уже мертвец. Меня списали еще в декабре 1943 года. И во второй раз чуда не произойдет. Нольман позаботился об этом. Я уверен.
– Но вы сами передали мне его приказ и обещание забыть все мои «грехи».
– Мне сам Нольман обещал тоже самое. Даже больше. Мне обещали свободу. А смерть это разве не свобода?
– Тогда зачем нам выполнять его приказ? Если мы с вами знаем, чем все кончится?
– А кто вам сказал, доктор, что я хочу его выполнять? Я просто смотрю на вашу реакцию. И если мы с вами мыслим одинаково, то, возможно, придумаем план, как переиграть Нольмана.
– Но времени на исполнение приказа у меня не так много. И решение нужно принимать уже сейчас.
– Вы прибыли в город в составе делегации профессора Вовси?
– Именно так. Профессора вызвали для усиления команды врачей, которая спасает Вахрушева. Дело в том, что у раненого 7 марта сняли гипс. Он причинял генералу много неудобств. Генерал довольно тучной комплекции. Но вздутие живота осложняет сердечную деятельность.
– И что? Я не медик, Иван Константинович.
– На 19 сутки состояние больного удовлетворительное. Так нам сказали. Ведь сам я генерала еще не видел.
– Значит все хорошо?
– Не совсем, – ответил Евдокимов. – Пульс у генерала 140 ударов в минуту и температура 38. Профессор Вовси предполагает, что от ранения идет общее отравление организма. Хотя по заключению профессора Шамова, который давно при генерале, состояние его улучшается. Но вы так и не сказали, что мы будем делать?