— Ничего…
— Ревом кончится!
— Пустяки…
Не рассчитав нажима, Юрка налег на дверь. Орех хрустнул сухо, Волошка взвыл истошно: палец его был расплющен в притворе. Взбешенный случившимся, вскочил Антон, схватил широкий флотский ремень, кинулся за старшим. Тот забился в угол, не видя пощады. От отчаяния перед неминуемой расплатой подобрался весь, сжал кулаки, сдавил брови у переносья, так что поперечная канавинка разрезала лоб, просипел в страхе:
— Только тронь!
И пошел на отца. Антона это еще пуще подстегнуло. Не помня себя, поймал сына за руку, крутнул на месте, давай стегать его жестоким образом.
— Бей, бей, раз ты такой! — с отчаянным визгом заявлял сын.
Уши Антону сверлит этот казнящий возглас. Антон закрывает лицо руками, выговаривает в голос:
— Зачем я его так, зачем?.. Век себе не прощу!
И вдруг ощутил, будто тело его обжег кнут отца Охрима, который тогда, в день отъезда на хутор в коммуну, стеганул им вызывающе равнодушную каменную бабу. Опоясав жесткой змеей, кнут, показалось, охватил вместе с бабой и его, Антона, опек тело до рези в глазах.
Услышал, как чавкают чьи-то шаги по раскисшей дороге, увидел женщину, всю в белом. Ему показалось, это она, божевильная Марьяна, Мара, возвращается в слободу из своего каждодневного таинственного странствования. Белое наваждение удалилось, заметил: повернуло вправо, вошло в калитку его дома, переступило порог. Вместе с расползающимися по лопаткам успокоительно теплыми мурашками пришла догадка: «Клавка Перетятько…»
Часто случалось, что Клавка, возвращаясь с фермы, заглядывала к Пане. А теперь и подавно.
«Только почему она даже халата не сняла? — мелькнуло в голове. — А что там, дома? Как Паня, как дети, как Андрейка?»
Новая тревога подняла его с земли. Медленно зашагал на непрочных ногах, словно освобождаясь от глубокого забытья.
Примечания
1
Термин взят из «Истории городов и сел УССР». Киев, 1970, стр. 116.
ebooksa