— Ты так орешь, будто «Святая Русь» горит. Зачем тебе ребята понадобились?
— Не телефонный разговор.
— Понятно. Мы сейчас к тебе подъедем. Ты как в воду глядел — позвонил.
Аня всегда выходит из дома за час до занятий. Добираться очень далеко — полчаса на автобусе, а потом топать пешком минут пятнадцать и еще пятнадцать минут на подготовку к занятиям. А что делать? Весной она ходила в школу рядом, но в каникулы секция не работает. Не бросать же из-за каникул шейпинг?
Она садится в душный шведский автобус. Отцы города закупили в Мальмё списанный автобусный парк. Вентиляция сломана, окна не открываются — в жару испытание не для слабонервных! В городе их прозвали душегубками. Лоб девочки сразу же покрывается испариной, щеки розовеют. Двое вошедших на следующей остановке бритых наголо парней уставились на нее, как на витрину. «Смотрят, как на взрослую!» — возмутилась и обрадовалась она. На Анечку часто смотрят. Она взяла у своих родителей все самое лучшее, оттого и подруг немного. Во-первых, завидуют, а во-вторых, рядом с ее яркой красотой все бледнеют. Кому же охота бледнеть? Потому и подруги у нее все как на подбор некрасивые. У них тоже своя корысть — рядом с Анькой, может, и на них кто внимание обратит!
Она выходит из автобуса и на зеленый свет перебегает широкий Главный проспект, пересекает парк имени Попова, изобретателя радио. Здесь как-то ее, шестилетнюю, отец оставил на скамейке одну, а сам пошел в цветочный магазин. Они тогда собрались в Музыкальную комедию на «Веселого трубочиста», и Анечка притворилась, что у нее разболелся живот, когда отец предложил купить цветы. На самом деле у нее ничего не болело, просто она знала, для кого эти цветы. Для артистки Кораблевой, он всегда дарил ей букет в гримерной после спектакля. Она обо всем рассказала матери, и Татьяна закатила Соболеву сцену. «Готов ребенка променять на свой театр!» — кричала она. Татьяна, конечно, имела в виду не театр, и Анечка это хорошо понимала, тем не менее театр она возненавидела… А вот отца — нет. По отцу она скучала, но боялась признаться в этом матери. Когда он жил с ними, он ей мешал, потому что постоянно лез со своими советами, а теперь ей не хватает его советов. Бывают моменты, когда так хочется услышать его голос, что даже слезы душат… Сильнее любится на расстоянии.
«Памятник деревянного зодчества XIX века», — читает она каждый раз табличку на Доме деревянной игрушки. Вот бы туда зайти, но некогда! И так каждый раз. А за этим домом парк тоже в стиле прошлого века с чугунными оградами и фонарями. И сюда ее водил отец. А на другой стороне тесной улочки — обгоревший двухэтажный барак. Такая уродина на фоне такой красоты!
Анечка ускоряет шаг — уже рукой подать до стадиона «Динамо».
— Мишка, ты оказался прав! — сообщил Жданов, когда Блюм вернулся из столовой. — Лузгин на Сиреневом бульваре, в квартире у Авдеева. — И добавил: — В любую минуту будь готов к выезду.
— Всегда готов! — по-пионерски отсалютовал Миша.
— Ты налегке?
— Обижаешь, майор! — Он расстегнул на себе рубаху — на рыжем животе его был хитро устроен пистолет на резинке от трусов, опоясавшей корпус Михаила.
— Ну, ты и намудрил! — рассмеялся Вадим. — Он у тебя вместо бронежилета, что ли? Пока ты будешь его доставать, из тебя решето успеют сделать!
— Будь спок! — Блюм отстегнул пистолет, вытащил из кармана брюк обойму, зарядил и отправил грозное оружие в штаны. — Теперь нормально?
Включилась рация:
— Лузгин и Авдеев вышли из дома и сели в «Ладу». Выезжают со двора.
— Вести их тремя машинами! — приказал Жданов. — Спугнете — головы поотрываю! Ясно?
— Какой ты страшный бываешь, Вадимка! — Блюм застегнул рубаху и уселся рядом.
— Неужели опять девочка? — задумался Вадим. — Ведь на волоске уже висят!
— Что ты хочешь? Нахальство — второе счастье! А что поделывает наш многоуважаемый Иван Сергеевич? Я, кстати, должен был перед ним отчитываться сегодня в обед.
ebooksa