— Конечно!
— Он приедет тебя проведать!
— Когда?
— В это воскресенье. Ну, пока! — Дверца захлопнулась.
— Пока! — крикнул он вслед улетающей «Волге» и вдруг услышал:
— Юрий Викторович, вас все ждут в столовой. Без вас не начинают. — Девочка стоит в тени лип, лица ее не видно.
«А вот и Ксюша! — думает про себя Соболев и оборачивается. — Нет, не Ксюша. Кто-то из братьев Жана…»
Он закуривает, делает несколько шагов по Главной аллее, и вдруг какая-то страшная мысль останавливает его. Он чувствует, как намокает от пота рубаха.
— Вы идете или нет? — Девчонке не терпится отведать сладкого торта.
— Знаешь, ты беги, — с трудом произносит он, — скажи, пусть начинают без меня.
Девчонка радостно кивает головой, и через миг только пятки ее сверкают в ночи. А Юра бросается к актовому залу.
— Какой дурак! Какой дурак! — шепчет он и никак не может вспомнить — открыл дверь в подвальную комнату или нет? Он так нервничал перед спектаклем, что мог и забыть. И что с того? Ксюша наверняка выбралась через люк, когда все кончилось, и сидит сейчас в столовой, пьет чай и проклинает забывчивого режиссера. А если нет? Если она все еще там, в подвале? Вдруг она сломала ногу, когда спускалась по лесенке, и не может выбраться наверх?
Он огибает актовый зал и дергает на себя дверь подвальной комнаты — дверь чуть не слетает с петель! Она была открыта — его совесть чиста. Юра включает свет.
— Ксения!
В ответ раздается «мяу!», и кот трется о его ноги.
Соболев замечает на столе бороду и усы Карабаса, а также выпачканный в гриме кусок ваты. Он выпроваживает кота и запирает дверь на ключ.
Буслаева не поскупилась, тортов хватило на всех — на артистов, на оба хора и на музыкантов оркестра.
— Что ты так долго? — Тренина подозрительно смотрит на Юру. — Девочки, налейте Юрию Викторовичу чаю!
Две или три из них бросаются к самовару, но опережает всех Ленка. Она ставит перед ним стакан и заискивающе смотрит в глаза.
— Я хорошо сегодня играла, Юрий Викторович? — Она и без грима похожа на кошку.