Мы живем рядом

Ко мне пробрались товарищи. Но тонгу держали. Всюду я видел восторженные лица и поднятые для приветствия сжатые кулаки — пакистанский рот-фронт.

Наконец тонга двинулась и пошла, окруженная народом. Мы боялись, что кого-нибудь раздавим. С большим трудом тонга выбралась из гущи на свободное пространство.

Мы оглянулись. Народ бежал за нами, и его крики не ослабевали. Мы махали руками в ответ и тоже кричали. Тонга уносила нас. Толпа шумела за нами, как прибой.

Газеты написали, что народу было более семи тысяч.

В пять часов утра мы должны были ехать на аэродром. Мы улетали домой. На аэродроме не было ни одного провожающего.

Провожать нас массой было нельзя. Провожать в одиночку — тоже. Мы сели в самолет полные этим необыкновенным вечером, посвященным дружбе советского и пакистанского народов!

Мы летим домой

В комнатах авиапорта Карачи было всего десять пассажиров. Один из них разложил прямо на полу молитвенный коврик и начал молиться, кланяясь в сторону Мекки. Мы ушли в соседнюю комнату.

На стенах были развешаны виды Кашмира, по-видимому оставшиеся от времен, когда Пакистан и Индостан назывались еще Индией. Теперь в Кашмир летают только из Дели.

Настал срок отлета. Мы пришли на летное поле и сели в самолет. Точно по расписанию самолет, пробежав по коридору из цветных лампочек, пошел в воздух. Небо было совершенно черное. Под нами в темноте роились зеленые, желтые, красные, белые огни Карачи. Мы шли на северо-запад. Справа я видел черную плоскость — это было правое крыло самолета. Потом его ребро начало выделяться из мрака, потом оно засверкало.

Тьма как будто становилась тоньше. Я взглянул и увидел как бы тень крыла. Мы мчались в сизо-синеватой мгле, и из нее наше крыло выходило мутным, потом в этом сумраке выросло целиком все крыло. Правда, очертания его были расплывчаты.

Солнца не было видно. Черная туча висела направо. Под ней протянулась на неизмеримое пространство оранжевая полоса. Она переходила в красную и все больше расширялась между тучей и землей.

Вдруг небо посветлело сразу, но не сбоку, где была полоса, а сверху и впереди. Под нами открылась земля. Она была мутного цвета, и на ней ничего нельзя было разобрать.

Из-под черной и лохматой тучи появился очень красный, сразу ставший пурпурным полукруг солнца. Я стал различать серые полосы полей, темные пятна рощ и бледную широкую полосу реки.

Вдруг, как бесшумный взрыв, прорвав черную тучу, ставшую теперь синей, вырос шар такой ослепительно яркий, что смотреть на него было невозможно. Даже сквозь зеленую занавеску окна он пылал, как раскаленный. Самолет набрал высоту, и на земле стали хорошо видны нитки дорог и тусклый блеск изумрудного Инда.

Солнце шло выше с изумительной скоростью. Начался день. Я взглянул на часы. Они были поставлены по местному времени. На них было семь с половиной часов утра. Мы летели на север, к Лахору. Под нами лежала страна, которую мы узнали в своей поездке, страна, полная старых пережитков, страна, у которой всё в будущем.

Когда самолет взял курс на Равальпинди, справа от самолета начали вырисовываться горы. Один за другим, как кулисы, вставали хребты, подымая синие и голубые изломы, один выше другого. Они уходили на восток, к еще более высоким хребтам.

Приглядевшись, вы могли насчитать девять таких горных стен, которые повышались к северо-востоку. Мы не в состоянии были оторвать глаз от открывшейся нам картины.

За последними голубыми высотами, почти тенями последних вершин, вставали великаны гималайских предгорий, вечнобелые вершины Кашмира. Их ледяные стены, башни, пики блестели холодным, тяжелым светом, они возвышались один за другим так могущественно, что все остальные горы казались лишь ступеньками, ведущими к их недоступной высоте. А над ними подымались тяжелые белые, чудовищной высоты облака. Они принимали форму домов, крыльев, слонов, вытянувших хоботы, крокодилов, разинувших пасть. Нас тоже окружали облака. Одно было как летящий демон, весь исчерченный черными молниями, раскинувший узкие крылья. Нельзя было оторваться от этого зрелища облаков и гор.

Самолет продолжал путь на север, к Пешавару, к горам, которые мы должны были дважды пересечь, к грозным снежным высям Гиндукуша, с которых самолет спускается прямо к Аму-Дарье, а там за ней мы видели мысленным оком цветущие пределы нашей милой родины — великой Страны Советов!