— Эти проклятые кугистанцы будут еще у меня под ухом распевать свои проклятые песни?! Чтоб я больше ее не слышал! И никаких песен чтоб здесь не было! Понял? Давай лошадь!
Тут же выяснилось, что его любимая лошадь захромала.
— Это невозможно! — закричал субадор и с яростными ругательствами пошел в свое жилище.
Там его ждало единственное забвение: он курил анашу. Когда он глотал горьковатый усыпляющий дым, заволакивающий все черные мысли, он чувствовал себя удивительно сильным, храбрым и счастливым: исчезали неуверенность, подозрительность и злоба на мир. Хорошую анашу достали ему в этот раз!
Но едва он протянул руку за маленькой трубочкой и коробочкой с анашей, как вошел ненавистный булюк-мишр — взводный командир, его тайный завистник и шпион.
— Вы не можете ехать завтра на вашей лошади.
— Почему? — спросил так резко субадор, что булюк-мишр чуть отодвинулся.
— Потому что она расшибла ногу при поездке и ее нужно лечить...
— Кто выводил ее? — спросил уже тише субадор, злясь еще и оттого, что ему помешали погрузиться в состояние чудного опьянения.
— Худроут, этот молодой горец.
— Они мне шею перережут, эти проклятые кугистанцы, — сказал субадор уже спокойно, но в глазах у него бегали злобные, острые огоньки. — Он мне испортит жизнь здесь вконец.
— Он хороший, исполнительный, скромный юноша, — сказал булюк-мишр, знавший все особенности характера своего начальства. — Он не виноват. Лошадь испугалась верблюжонка и бросилась на камни.
— Вы все не виноваты, — сказал субадор, — вы все не виноваты, что я тут пропадаю по неизвестной причине! Они там в Кабуле веселятся...
Тут он замолчал, чтобы не сказать лишнего, и вдруг ему пришло в голову одно решение, которое показалось выходом.
— Отправь этого кугистанца на пост...
— На какой? — спросил булюк-мишр.
— Отправь его на пост Пещера.
— Пещера! Но там мы давно не ставим часовых. Там нехорошее место. Бывают обвалы... Раз там замерз часовой, помните, когда упала лавина...
— Да, да, — сказал субадор, — вот именно, отправь его в Пешеру и не снимай сутки. Пусть он оставит свой дерзкий вид, проклятый кугистанец! Иди!
На другой день к вечеру Худроут в сопровождении солдата и молчаливого аваляндора — отделенного — подымался по узкой, едва умещавшей солдатские сапоги тропке, и только его привычные к горным переходам ноги не дрожали. Еще перед подъемом солдат сказал:
ebooksa