Я вам не скажу за всю Одессу, но немного про «самого главного удильщика» обмолвлюсь – это мой второй в жизни выход на водянистого зверя. А первый лет в 11-12 был: дядька взял с собой на великах на Второе озеро. Это которое сразу за Первым, но перед Третьим и Четвёртым озёрами (вот умели же наши предки давать красивые имена топографическим объектам). В дороге мы попали под проливной дождь и влезли в грязь по самые ступицы. Пришлось велики на себе тащить. А у меня «Салют» складной – чугунный! А когда до места всё же добрались, я на шквальном ветру ещё и лески удочек запутал. Отлично оттопырились! На всю оставшуюся жизнь воспоминаний и беспредельной любви к рыбалке. С тех пор я в ней ценю лишь единственный момент: «Наливай!» И понятно, что все тонкости рыбацкой науки для меня – лес дремучий. Надежда только на «дуракам везёт».
– Ручная?
– Она в тень лодки лезет, дурень. Закинь так, чтоб она лодку из виду потеряла. (Это он сейчас с кем разговаривал?)
– Сам ты дурень. Откуда мне знать, что она там себе думает и куда смотрит?
Чех видит: перед ним полный пасахерос сухопутный – «пассажир мандариновой травы» [56]. Ладно, показал, что с этой глупой жердью в руке делать: кому бросать, обо что мотать и куда дёргать. Ухмыляется, сука, довольный… блин, посмотрел бы ты, товарищ, на себя со стороны [57]. Пока пререкались да «сучарку» от бота отгоняли, у него палец клюнул. Да так, что мы поняли – крупняк! Боролись за добычу все вместе, в меру способностей: чех пальцем подманивал зверюгу, а Марик выполнял все команды «оперирующего доктора»:
– Подсачек.
– Йес, сэр!
– Дубинку.
– Йес, сэр!
– Пина-коладу?
– О-у-йес, сэр!
Я же прыгал по лодке, дико кричал и улюлюкал: от радости и страха одновременно. Я выл белугой [58] и раненой матерью-моржихой
Едва улеглись треволнения, как и моя удочка затрещала. Пока я «А!», мне рыба «Х… на!» Мастер снастей и подкормок что-то кричит мне сквозь плотную адреналиновую пелену на своём чешско-рыбацком, расстраивается, значит: так, мол, её перетак надо было! Эдак меня разэдак! «Эсо и разэсо»!
«Скажут какую-нибудь глупость и ржут, как дураки»
…а дальше тишина. Чех говорит, что стая мимо прошла. Лишь хвостом случайно «корму бота» задела:
Бобрам «в носу бота» повезло и того меньше: их грёбарь, вообще, всё время промолчал, как морской воды в рот набравши. Вот до чего долгое общение с чучарками доводит! И ничего-то он отцам не показал и даже не рассказал. Ни про «эсо», ни про «разэсо». Да и надобности не было – у них там «на носу» полный штиль и «сэро»
Падры всю дорогу с грустью смотрели в сторону нашей «кормы», где происходили хоть какие-то движухи. И где мы не на шутку сцепились с обитателями морских пучин. Смотрели с грустью и укоризной. Смотрели взглядом Стива Мартина, когда тот полз топиться в «Отпетых мошенниках». Даже со ста метров мы видели большие печальные глаза Леопольда
«Ребята, давайте жить дружно!» [65]
Одна радость: запечатлеться на фоне Карибов с огромной барракудской рыбятиной в натруженных от непомерных стараний руках. Немного уставшими, но довольными. Делая вид, что это и не подвиг никакой вовсе, а проза нашей героической кубинской жизни: каждый день на подвиги, как на работу. Как к станку, как на плантации. Как рабочий с колхозницей Веры Мухиной, обхватив мозолистыми ручищами свои серпы и молоты. Ровно в 6-30, по расписанию. Ежедневный подвиг. Вот за такими барракудами! Вот это трофей, вот это я понимаю! То-то мы сейчас не только похвалимся, но ещё и отведаем свежей барракудятины. И все биндюжники привстанут, когда в сэрбэсную войдём! [66]
ebooksa