— А-а-а-а… Ич… а-а… ич… а… ашхи! — И тоже в телефонную трубку.
— Ну вот видишь, я правду говорю.
— Ич… а-а-а… ич… ич… ичашхи…
— Ложись в постель, ты где-то простыл. Обнимаю.
«Вот тебе и один тапочек». Лег в постель. Полночи прочихал, потекло из носа, заснул под утро. Проснулся — пятнадцать минут девятого. В горле болезненно сухо, во рту липко.
— Где галстук? Не этот, темно-синий в полоску! Где крем для бритья?
— Что с тобой, — спросила жена, — шляешься до глубокой ночи, а потом к тебе не достучишься. Антошу я сама должна была в школу везти, а если гаишник остановит? Я ведь без прав.
— Ич… где запонки?
— Куда ты так спешишь? Совсем с ума сошел со своим Юткиным.
— Я работаю… Ич-ш-ш…
— Куда ты несешься простуженный и без завтрака?
— Некогда… Ашхи…
— Ну и черт с тобой.
Опять скандал на целый день.
В вестибюле больницы Четвертого управления Совета Министров РСФСР мрамор и зеркала. Предъявил в окошко удостоверение с киностудии, которое действовало лучше паспорта, — выписали пропуск.
— Вас уже ждут.
Пошел по устланной ковровой дорожкой лестнице, оглядываясь. Спросить не у кого, а обстановка роскошная, мрамор и зеркала не кончаются, и до головокружения вкусно завтраком пахнет. Не просто едой, как в столовой, а именно завтраком: свежими булочками, свежезаваренным кофе, свеженарезанной ветчиной. По сути, второй день без еды. Вчера обед не доел из-за ссоры с женой, вечером рассчитывал в гостях у Волохотского покушать, но ушел голодным из-за проклятого Часовникова, сегодня ушел без завтрака, поскольку опаздывал. И все-таки опоздал на пятнадцать, даже на двадцать минут. А они, старые большевики, привыкли к точности. Годы подполья приучили.
— Товарищ Лейкин?
Оглянулся. Навстречу ему выскочила старуха.
— Товарищ Орлова, тысячу извинений, сына в школу отвозил, и, понимаете, по дороге задержка.